Это был Кнуд, раб и старшина над рабами.
— Ничего тут нету, колдун, — произнес Кнуд. Подле него лежала холщовая сумка. — А ты, часом, ищешь чего?
— Да нет, — ответил Бран. — Просто зашел, и все.
— А-а, ну да. На свою работу полюбоваться.
Бран нахмурился. Кнуд глядел исподлобья. Все чувства и мысли были написаны у него на лице. Провалиться тебе, проклятая собака, думал Кнуд, вот бы кто тебя пришиб.
— Я вовсе не горжусь тем, что случилось, — сказал Бран. — Я этого не хотел. И человека того убивать тоже не хотел.
Кнуд усмехнулся.
— А чего ты передо мной-то оправдываешься, колдун? — он пожал плечами. — Я ведь только раб, и боле ничего. Или, может, ты перед собой оправдаться хочешь?
— А тебе какое дело? — рассердился Бран. — Я вовсе не оправдываюсь, просто стараюсь объяснить.
— Ну, мне можешь не объяснять, не стоит и трудиться, — Кнуд принялся ковыряться в обугленных обломках. Бран смотрел на него, закусив губу. Он отчетливо ощущал: Кнуд его ненавидит. Страха в его мыслях не чувствовалось, лишь опаска. Но ненависть — ненависть Кнуда была куда сильней боязни.
— Слушай, Кнуд, — сказал Бран. — А ты на охоту ездил?
— Чего? — тот поднял взгляд.
— На охоту ездил, говорю? Ну, тогда, неделю назад.
— Это когда тебя оборотень сожрать хотел? — Кнуд усмехнулся, будто эта мысль доставляла ему удовольствие. — Куда уж нам, туточки сидел, колдун. Какие из нас охотники, — Кнуд развязал холщовую сумку.
— Тут? — Бран никак не мог понять, врет Кнуд, или говорит правду. Злость и ненависть напрочь заглушали в этом человеке остальные чувства.
— Чего, не веришь, колдун? — промолвил Кнуд. — Да ты людей поспрошай. Чего мне на охоте делать, помысли сам, я ж как есть хромой.
Бран оторопел. А ведь правда, я же видел, как он…
— Ну, чего глядишь? — осведомился раб. — Ай ты слепой? Ай ты меня ране не видал? Хромой я, с детства, во, гляди.
Он поднялся, и ковыляя, прошелся перед Браном. Похоже, правая нога у него была короче левой, отчего Кнуд двигался кособоко, будто краб.
— Я думал, что это у тебя из-за… — Бран, порядком смущенный, помешкал, кусая губы. — Я подумал, что это из-за того, что конунг тебя избил.
Кнуд ощерился. Видно, это должно было означать улыбку.
— Не, колдун, три зимы мне было, как бык меня зашиб. Конунг туточки ни при чем. — Кнуд упер руки в бока. — Так-то колдун. Не был я на охоте. А для чего тебе было знать, был я там, ай нет?
— Просто потому, — отозвался Бран, — что меня там кто-то пытался подстрелить.
Мысли Кнуда налились злорадством.
— Так ты чего ж, колдун, думал, будто это я? — Кнуд всплеснул руками и разразился смехом, очень похожим на карканье осипшей вороны.
— Тут ты, колдун, маху дал, — внезапно успокоившись, промолвил Кнуд. — Я тебе, конечно, не нравлюсь, как и ты мне, но тут ты облажался. Поищи кого другого, — Кнуд, сощурившись, пристально смотрел на Брана, и тот отвернулся, чтобы не выказывать смущения. Очень глупо, просто никуда. Вот я идиот, надо же, не знать, что он хромой!
— Эй, колдун, — темные глаза Кнуда остро блеснули из-под волос. — А ты чего ж, одного меня подозревал, иль как?
— Кто тебе сказал, будто я тебя подозреваю? — хмуро отозвался Бран. — Ничего подобного.
— Ай, брось, колдун, — Кнуд махнул рукой. — А то я слепой. А то не вижу! Подозревал ты меня, как есть, подозревал. Но видно не судьба, — в голосе Кнуда звучала явная насмешка.
Бран сдвинул брови.
— Слышь, колдун, — не унимался Кнуд. — Ты это, дозволишь слово молвить?
— По-моему, раньше ты моего разрешения не спрашивал.
— Я вот чего сказать хотел, колдун, — Кнуд понизил голос. — Тут, окромя меня, много других есть, которыми я на твоем месте ох как поинтересовался бы.
— И кого же ты имеешь в виду? — осведомился Бран.
Оглядевшись, будто боялся, что кто-то может их подслушать, Кнуд ответил:
— Да вот, к примеру, слышь, этого вон Хелмунта.
— Сильно ты его любишь, я погляжу.
— Любовь моя тут, слышь-ка, не при чем, — отрезал Кнуд. — Ты человек здеся новый, не знаешь всего.
— Ладно, ладно, хорошо. Расскажи тогда, что, по-твоему, я должен знать.
Кнуд обвел Брана взглядом: всего, с головы до пят.
— Да я ж заместо тебя твою работу делать, чай, не подряжался, колдун, — опустившись на корточки, раб отпять склонился над холщовой сумкой.
