Мною овладел азарт. Я забыл о мокрой одежде, о зловонии, пауках, слизняках и прочей мерзости, которая могла здесь водиться и, наверняка, водилась. Я даже забыл о Томе, и вспомнил о ней лишь, когда услышав испуганный крик. Он раздался в тот миг, когда я навел фонарь на зияющее отверстие.
В отличие от моих, ее мысли не отвлекались на ненужное и прочее. Единственной целью, которая загнала Тому под мрачные своды, была — найти пропавшего друга. Она искренне беспокоилась о толстячке и потому сразу увидела то, на что я не обратил внимания.
Встревоженный криком, я присмотрелся к бесформенной груде в углу небольшой каменной клетушки и тоже ужаснулся, угадав в ней человеческие очертания.
Луч фонарика в моих руках перестал бесцельно блуждать и сосредоточился на лежащем. Я рассмотрел лысину на макушке, и сомнений в том, кому она принадлежала не осталось.
— Что с ним? — шепотом, словно опасаясь потревожить лежащего, спросила Тома, при этом ее пальцы больно впились в мою руку.
Иннокентий Вениаминович словно прилег отдохнуть, его колени были потно прижаты к животу, как будто он спасался от холода или же инстинктивно принял позу эмбриона, чтобы защититься от некой опасности. Что, впрочем, вряд ли ему помогло. Мы находились в нескольких шагах от тела, галогенная лампа давала достаточно света, и я не сомневался, что Иннокентий Вениаминович мертв.
Тома тоже все поняла. Она оттолкнула меня и бросилась к лежавшему другу.
— Кеша, Кешенька!!! Проснись, дорогой! Это я — Тома! Ты меня слышишь? Уже все нормально, все позади, мы нашли тебя…
Она тормошила тело, голова толстячка поднималась вверх и безвольно с глухим неприятным стуком опускалась обратно на камень. Ноги не разгибались, труп давно окоченел и продолжал сохранять нелепую позу.
— Томочка, ему уже не помочь.
Я не заметил в глазах женщины ожидаемого безумства, и понял, что истерики не будет.
— Что же делать?
— Нужно скорее убираться отсюда, пусть этим занимаются те, кому положено…
Я так и не смог приблизиться к трупу, так и не переступил порог открывшегося за проломом помещения.
Выбирались из подземелья молча. О чем думала Тома, не знаю, мои же мысли были настолько сумбурны, что я так и не сумел уцепиться ни за одну из них. В какой-то миг отчетливо вспомнился потревоживший ночью крик. Не знаю, как можно было связать склеп и подземелье, но мне казалось, что крик, и обнаруженный нами труп — звенья одной цепи.
* * *
Милицейский «УАЗик» и «скорая» приехали одновременно. Лицо Влада стало кислым, когда вместе с другими правоохранителями из машины выбрался участковый.
— Я думал ты уже в районе…
— Я отказался, — лаконично ответил лейтенант.
Он не подал руки, впрочем, как и Влад ему.
— Рассказывайте, что произошло?
К нам приблизился усатый толстый мент с погонами капитана. Похоже, он был старшим.
— В подвале обнаружен труп гостя моей тещи…
— Показывайте!
Показывать пришлось мне. Я привычно захватил на кухне фонарик, и в который раз полез в проклятое подземелье.
Менты матерились, бредя за мной темным сырым коридором, я их понимал и был вполне с ними солидарен.
Когда добрались до места, меня отправили обратно, приказав никуда не отлучаться. Я курил у входа в подвал. Видел, как усатый капитан несколько раз выбегал на улицу, отходил в сторону и разговаривал по мобильнику. Получив «цеу», возвращался обратно, а потом процедура повторялась с завидным постоянством. Когда мне надоело, углубился в сад и скрылся с беседки.
Сидел там часа полтора. Потом голоса усилились, я понял, что в рутинном сценарии произошли изменения, и нехотя покинул убежище. Увидел, как санитары заталкивают носилки в утробу «скорой», затем меня окликнули и долго задавали иногда совершенно бестолковые вопросы.
Когда я в очередной раз повторил рассказ о том, как мы с Томой обнаружили труп, неожиданно вмешался участковый.
— В доме имеется огнестрельное оружие? — спросил, буравя меня неприветливыми щелочками.
— Не знаю. Я здесь гость, во все подробности меня не посвящали.
— Видели ли вы огнестрельное оружие в руках хозяина дома?
— Я в оружии не разбираюсь. Огнестрельное оно или не огнестрельное определить не могу.
