— Глупости, — возразил Влад. — Думаешь, я у врачей не интересовался? Без подробностей, конечно, но все сходятся на одном: если моя жена встанет на ноги, это будет величайшее чудо. Правда, совсем шансов на исцеление не лишают, им ведь тоже зарабатывать нужно. То у них новые лекарства появляются, то процедуры чудодейственные, еще что-то. Я ее даже по монастырям возил, ее там, в купели всякие совали. Но… Да и вопрос не в том, что приходит. Главное, как?
— Потайной вход?
Я почти не сомневался в правильности предположения. Ведь если отбросить мистическое, иных вариантов нет.
— Простукивал стены. Правда, я в таких делах мало, что смыслю, да и открыто не сделаешь, решат, что умом тронулся. Но ты, Славик, не уловил главного. Она не может ходить, — четко, с нажимом, словно отрубил Влад.
Аргумент убивал наповал.
— С Мариной разговаривал?
— Естественно. С ней — в первую очередь. Рассказал, что явилась во сне, и мы с ней мило покувыркались, как в старые добрые времена…
— А она?
— Посмеялась. Тебе, говорит, секретарши и других баб мало, что во сне еще и родную жену трахаешь? Мы с ней после аварии почти не контачим. Теща убедила Маринку, будто я виноват, что она калекой стала. Постоянно капает ей на мозги, что — специально, дабы избавиться от нее.
— Во время аварии ты был за рулем?
— Я… — Влад надолго замолчал. — Все — обыденная случайность…
Он поднялся, и я понял, продолжения рассказа не будет.
Словно придя ему на выручку, зазвонил телефон.
* * *
Влад слушал, что ему говорят и с каждым мгновеньем лицо его становилось мрачнее. Несколько раз он порывался, что-то сказать, но, судя по всему, невидимый собеседник не представлял такой возможности.
— Наталья Владимировна, — наконец смог пробиться сквозь обрушившийся словесный поток и снова надолго замолчал, с тещей особо не поспоришь.
У телефона есть незаменимое свойство, его можно вырубить в любую минуту, только Влад им пользоваться не спешил. Лицо его стало пунцовым от нахлынувших чувств, но он терпеливо держал аппарат возле уха.
— Да что я — извозчик? Нельзя «скорую» вызвать?
Снова пауза, и, наконец, завершающее:
— Ладно, сейчас буду.
Влад, вероятно, пришел к выводу, что проще смириться. И себе, и другим спокойнее.
— Что-то случилось?
— А… — махнул рукой. — Старушка одна из местных, по хозяйству помогает. Два дня, как под машину попала и приперлась, дура, на работу. Теперь ей плохо, нога распухла, нужно везти в больницу.
В голове зазвенел тревожный колокольчик.
— Влад, когда это случилось?
— Позавчера, кажется.
Все сходилось.
— Не думал, что в селе можно попасть под машину, — сказал, как мог равнодушнее.
— Она какого-то черта ночью на трассу поперлась. Говорит, корова потерялась. Думаю, врет. Наверное, снова травки лечебные собирала.
Слово «лечебные» он произнес с непонятной для меня иронией.
— Она что, знахарка?
— Ведьма, наверное. В селе все так считают. У них ведь как: то лягушку в полнолуние поймать нужно, то еще что-то. Траву разную только в определенные дни собирать можно.
Я не понял, говорит Влад серьезно или шутит? Но, судя по выражению лица, на юмор мой друг сейчас не был настроен.
В кухне собрались почти все обитатели дома. Еще бы, такое событие! В сонном царстве сродни сенсации. Не было только Марины с сиделкой и ее лечащего врача. Он, как уже объяснил Кеша, бывал здесь наездами.
Сам Кеша сидел в баре и равнодушно потягивал коньяк, как будто случившееся его не касается. Но я уже составил представление о внешне безобидном толстячке, и знал, безразличие — показное. Он, словно губка втягивал в себя информацию. С какой целью? Не думаю, что только по заданию тещи Влада. Есть такие люди, которые жить не могут, чтобы не совать нос в чужие дела. Хобби у них такое.
Неприступная, словно скала, Тома, как и прежде, сидела рядом, но отвернулась от Кеши, взгляд ее был направлен на кухню. Там в приоткрытой двери возвышалась Наталья Владимировна, от одного вида которой меня проняла дрожь.
Она, молча, отодвинулась, пропуская нас в помещение. У дальней стены, возле выхода во двор, на деревянной табуретке сидела тощая старушка. Настолько тощая и настолько старая, что издалека казалась не живым человеком, а восставшей из гроба мумией. Ее лицо было необычайно худым. Высохшую до неимоверного кожу, цвета пергамента, густой паутиной покрывали морщины. Издали они показались мне трещинами. Такими же страшными были и руки. Сухие, обтянутые тонкой кожей, которая как будто просвечивалась, и через нее было видно косточки. Как у мумий в Киево-Печерской Лавре. Голова старушки, невзирая на теплую погоду, была укутана толстым платком, из-под него выбивались жидкие пряди грязновато — белых волос.
