Итак, я выехал из Москвы 17 января 1941 г., а в Нью-Йорк прибыл 27 февраля. На вокзале меня встретил сотрудник генконсульства Константин Григорьевич Федосеев.
Советское генконсульство находилось тогда на 61-й улице в 4-этажном доме. Соседний дом таких же размеров также принадлежал генконсульству: в нем размещалась столовая, проходили занятия по изучению английского языка, а также проживало несколько семей наших сотрудников. По указанию генконсула меня поселили в маленькой комнате в здании советской школы на 87-й улице. Товарищи из консульства помогли мне купить необходимые вещи домашнего обихода, и на третий день я уже вышел на работу.
Я был командирован в генеральное консульство СССР в качестве стажера, без дипломатического паспорта, в первый же день меня принял генконсул В. А. Федюшин. Он поинтересовался, как я добрался, не было ли в пути каких-либо происшествий, а также расспросил о последних новостях в НКИДе. В конце беседы Федюшин распорядился, чтобы я принял дела от сотрудника консульства К. Г. Федосеева, тут же вызвал его к себе в кабинет и определил срок их передачи.
В мои обязанности входили работа с командированными и постоянно проживающими на территории консульского округа советскими гражданами и командами моряков советских торговых судов, прибывающих в американские порты. Я также должен был оказывать консульскую защиту советским гражданам, с которыми случились различные непредвиденные неприятности. Кроме того, я оформлял выезд советских граждан из США и ставил им в паспорта штампы с въездными визами в СССР. В 1941 году в США находилось около 120 постоянно проживающих советских граждан-эмигрантов, которые имели советский вид на жительство, по положению они должны были раз в год приходить в генконсульство, чтобы заплатить консульский сбор за продление совзагранвида.
В первые месяцы мне работалось легко, ежедневно ко мне на прием приходили пять-семь посетителей. После приезда в Нью-Йорк в резидентуру меня не пускали около двух месяцев, и я даже не знал, где она находится. В этот период я осваивал свою официальную работу, усиленно совершенствовал язык и изучал город. Я ходил в кино и просто бродил по Нью-Йорку, знакомился с маршрутами городского транспорта. Первое время просмотр кинофильмов был для меня не развлечением, а нелегким трудом. Из-за недостаточного знания английского языка приходилось очень напрягаться, чтобы понять происходившее на экране. Несмотря на все усилия, я понимал максимум половину диалога.
По окончании просмотра кинокартин от длительного напряжения всегда болела голова. Но усиленная работа над языком, постоянное общение с американцами, ежедневное чтение газет, разговоры по телефону, слушание радиопередач быстро расширяли мой словарный запас. Через 4–5 месяцев я уже мог свободно разговаривать с американцами на бытовые и политические темы.
В апреле 1941 г. меня принял исполнявший обязанности резидента Павел Пантелеймонович Пастельняк, солидный мужчина лет сорока пяти. У него было большое мужественное лицо со следами оспы и глубоко посаженными темными глазами. Человек он был сугубо военный. Свою карьеру начал в пограничных войсках, а затем перешел на контрразведывательную работу. В 1938-м и 1939-м годах он был руководителем группы по обеспечению безопасности в советском павильоне на всемирной выставке в Нью-Йорке. Английского языка он почти не знал. После закрытия выставки его перевели на работу в резидентуру. В апреле 1940 г. был назначен исполняющим обязанности резидента. Он любил дисциплину и соблюдал субординацию.
Разговаривая со мной, Пастельняк держал в руках мой план-задание. Затем зачитал мне, что я командирован для осуществления уже известных мне задач: установления негласной двусторонней радиосвязи между резидентурой и Центром и выполнения разведывательных заданий по указанию резидента. Он выделил мне две небольшие нежилые комнаты на верхнем этаже консульства для размещения радиостанции. Здесь же предполагалось разместить и мое жилище. Пастельняк приказал в трехдневный срок переехать сюда из здания школы, приступить к оборудованию радиоточки и ежедневно докладывать о проделанном.
