– Это то, что ты видишь, когда плывешь на спине, – объясняла Оливия, истирая очередной карандаш. – Пещера светлячков похожа на ночное небо.
– Здорово, – говорили мы, обмениваясь взглядами.
Мы с Воллоу прекрасно знали, что у нас на острове нет никаких пещер. Я считал, что это фантазия сестры, а Воллоу думал, будто на нее так действует кладбище кораблей.
– Наверное, это ржавый ангар напоминает ей вход в пещеру, – объяснял он.
Очень может быть. Особенно когда тебе восемь лет, ты близорук и мечтаешь о местах, где никогда не бывал.
Но если Пещера светлячков действительно существует, это меняет многое. Там сейчас может обитать дух Оливии, который недовольно морщит нос – «я же оставила вам карту!» – и недоумевает, почему мы до сих пор не нашли ее.
Когда я наконец выныриваю из воды, звезд на небе уже нет. Края облаков розовеют. Слышно, как храпит на причале Воллоу. Я вылезаю на причал и иду по теплым доскам, чувствуя себя просолившимся и заново рожденным. Выплюнув трубку, я не сразу привыкаю к нормальному воздуху – он кажется каким-то едким и чужим. Пещера светлячков. Жаль, что придется рассказать все Воллоу. Лучше бы мы вообще не находили эти проклятые очки. Есть вещи, которые мне совсем не хочется видеть.
Когда мы возвращаемся к бабушке, ставни в ее домике еще закрыты и там темно. С крыши свисают крупные капли дождя, этакие тропические сосульки. Она смотрит по телевизору «Евангелическое бинго» и кричит:
– «Откровение» 20:13! Бинго!
Наш завтрак уже на столе: банановые блинчики и такой же пудинг. Кухня пропитана липким банановым сиропом, и везде валяются банановые шкурки. У бабушки выпали все зубы. Последние двадцать лет она ест только бананы и то, что из них можно приготовить. Голыми деснами не очень-то пожуешь. Когда бабушка пускает ветры, запах тоже бывает какой-то банановый. От такой еды она уже еле волочит ноги. Поэтому мы с братом стараемся есть на стороне.
Воллоу находит рисунки Оливии, на которых она изобразила Пещеру светлячков. Мы раскладываем их на столе вместе с картой нашего острова. Воллоу изучает изрезанную береговую линию, отмечая места, где могут находиться пещеры. И тут в кухню, шаркая, входит бабушка.
– Вы что тут делаете?
Она заглядывает мне через плечо.
– Господи, опять за старое взялись?
Бабуля не понимает, к чему вся эта суета. Она не плакала на похоронах Оливии и вряд ли помнит ее имя. Ей не повезло с рождением, как и остальным девяноста двум миллионам детей, появившимся на свет в то время. Все ее братья погибли на войне. Во время «депрессии» она воровала редис из соседского огорода и ловила голубей, чтобы съесть их. Отец всегда мрачно напоминает нам об этом, словно объясняя ее теперешнюю черствость. «Ребята, ведь вашей бабушке пришлось есть голубей».
– Так себе нарисовано, – заявляет она, ткнув пальцем в плывущую на рисунке Оливию. – Да и плавать-то она толком не умела.
Воллоу напрягается. Я даже начинаю опасаться, что сейчас он двинет бабку по дряблой шее. Но тут она, подняв белесые брови, произносит:
– Да это же нудистская пещера. Мы с вашим дедушкой купались там голыми.
Мы с Воллоу вздрагиваем. Я представляю два очищенных грецких ореха, плавающих в стакане с водой.
– Ты хочешь сказать, что узнала это место?
– Да, только не по этим каракулям!
Бабушка указывает на оранжевую точку в углу рисунка, такую маленькую, что я ее даже не заметил.
– Посмотрите, где она нарисовала заходящее солнце. Пошевелите мозгами. Это одна из тех пещер, что на западной стороне острова. Но я точно не помню, где именно.
– А эти звезды на своде?
– Светляки обгадили! – усмехается бабушка.
– Что?
– Светляки обгадили, – повторяет она. – Ты никогда не слышал про светляков, мистер Ученая Голова? Их дерьмо светится в темноте. Все пещеры ими загажены.
Тело Оливии так и не нашли. Через два дня после ее исчезновения налетел тропический шторм «Вита», и поиски пришлось прекратить. Лейтенант береговой охраны сказал, что это слишком опасно. Это был толстый серьезный мужчина с маленькими черными глазками, похожими на арбузные семечки.
– Когда на море шторм, волны вырастают с дом, – важно продекламировал он.
