Зинаида снова тронула зятя за руку.
— Так что?
Алексей убрал ладони от лица. Взглянул на тёщу стеклянными от безысходности глазами.
— Что?
— Я насчёт врача. Вениамина Павловича позвать?
Майор только рукой махнул. Хотя и понимал — нужно что-то делать, ведь не оставишь, как есть. А что делать? Всё, что было в его силах и в его власти, он уже сделал. Но смириться и ждать он тоже не мог. Встал из-за стола и, до скрипа продавливая половицы, прошёлся по комнате. Сначала в одну сторону, затем обратно.
Подумать только — весь город у него в руках, вся власть. Скольких оборотней на чистую воду вывел, скольких бандюг на этап поставил, а справиться с болезнью жены не может. И что это за болезнь такая, чёрт бы её побрал, которую вылечить нельзя?! Паулс Страдиньш в Риге объявил Анне страшный диагноз, как приговор: рак желудка. И тот ничем помочь не смог, а ведь светило — не чета местному коновалу, Венечке Козлову.
— Алексей Петрович, может, Пашку тогда? — не унималась старушка. — Вы его хоть и не считаете за серьёзного, но ведь люди говорят, что он не одного на ноги поставил…
— Кого?! Пашку? Этого шарлатана? Руки у меня до него ещё не дошли.
Майор сжал ладонь в кулак и потряс им в воздухе. Как будто Пашка Завьялов был виноват в том, что его жена умирает сейчас в соседней комнате. Зинаида испуганно и уважительно следила за зятем, но продолжала своё:
— Егора вон хотя бы взять… Чуть богу душу не отдал в прошлом году, когда спьяну замёрз. Ногу хотели резать, а Пашка вылечил.
— Егора? — передразнил Алексей. — Егору вашему туда и дорога. Он что с ногами, что без, один чёрт — тунеядец и вор.
Майор резко развернулся и прошёл к двери, что вела в комнату больной. Задержался на секунду, как будто с духом собирался. Дёрнул за латунную ручку и скрылся за дверью. Зинаида проводила зятя взглядом, поднялась со скамьи и вышла во двор. «Вот ведь упёртый. Ладно, сама уж», — подумала она и чуть слышно окликнула в темноту:
— Мария!
Сидевшая на лавке домработница смахнула с подола шелуху подсолнечника, неохотно ответила:
— Здесь я.
— Мария, сходи за Павлом. Совсем худо ей. Боюсь, до утра не дотянет.
* * *
Павлику Завьялову было без малого восемь лет, когда он впервые обратил внимание на некоторые особенности, свойственные только ему, а именно способность угадывать. Например, он с уверенностью мог сказать, будет дождь или нет, какое место в чемпионате займёт ЦДКА и сколько орехов в левом кармане у Мурата. И ещё он точно знал, что Мурата и его родителей через несколько лет увезут из Пятигорска. И они больше никогда сюда не вернутся.
По рассказам матери Паша знал, что прабабка его была местной колдуньей и знахаркой. Поговаривали, что от неё и перешли к правнуку способности видеть будущее, а возможно, и лечить людей. Клавдия — мать Паши — тоже пыталась ворожить, но, видимо, ей этого таланта не досталось. Да и власти запрещали заниматься оккультными науками, по крайней мере, слухи такие ходили. От прабабки осталось несколько книг, изданных ещё до революции, и сундук, пылившийся на чердаке. Клавдия долгое время не подпускала Пашку к прабабкиному наследству, но в конце концов сдалась. «Чего запрещать, — подумала она, — если богом ребёнку дадено».
Пашка начал жадно читать оккультную литературу, которая давала скорее поверхностное, чем серьёзное и глубокое представление о магии. Зато он отыскал в бабкином сундуке несколько манускриптов. По ним он составил довольно точное представление о том, как при помощи трав и заклинаний узнать будущее, вылечить больного или домашнюю скотину, а также каким образом можно заполучить силу и молодость другого человека. Это были самые интересные, но одновременно и самые жуткие страницы рукописи.
Пашка помнил, какой его охватил страх, когда он, сидя на пыльном полу чердака, первый раз прочитал ветхие листы. Он мог поклясться, что его прабабка в тот день находилась там же — на чердаке, сидела верхом на сундуке и разговаривала с ним.
— Кора ивы, сырой картофель, птичий горец… Это чтобы быстро рану залечить… А чтобы будущее увидеть, тут другое нужно…
Он вздрогнул, когда услышал бабкин голос. Оторвался от чтения и увидел зыбкий силуэт в затемнённом углу чердака: выцветший сарафан, старческие ноги, изрезанные фиолетовыми венами… Только лица не разглядеть. Ни рта, ни глаз. Вместо них — колыхание плотного газа.
