Братья поздоровались с ней одинаковыми кивками и, коротко поговорив, пошли по узкой перемычке осмотреть делянку и глянуть, как работают другие. Женщина проводила их взглядом и обернулась к Эйли.
— Здравствуй, милая, — сказала она приветливо. — Как тебя зовут? Готовить-то умеешь?
— Эйли, — ответила та и добавила не очень уверенно: — Вообще-то да. Но я никогда не готовила на много народа.
— Это ничего. Будешь мне помогать — научишься. — Она снова улыбнулась, на этот раз Батену.
— Меня зовут Батен, — сказал он, не дожидаясь, когда его попросят.
Женщина кивнула:
— А меня все называют мама Инди. Берите-ка, детки, вещи и пошли в дом устраиваться.
Батен поднял было свою сумку, но Эйли, кажется, поняла слова мамы Инди иначе. Она подала ему и сумку братьев — одну на двоих, — и они пошли за мамой Инди.
Комната внутри дома оказалась одна-единственная, размером ярдов шесть на шесть, не больше. Узкое окно больше напоминало бойницу и находилось под самым потолком. Тем Не менее комнату можно было назвать уютной, если не обращать внимания на почти полное отсутствие мебели. Стены обшиты панелями из светлой слоенки, темная слоенка служила полом, с потолка свисала стеклянная лампа в шелковой оплетке, заправленная прозрачным желтоватым маслом — Батен не отказался бы повесить такую в своей шеатской гостиной. Но все равно складывалось впечатление, что здесь не столько живут, сколько хранят вещи или скрываются от непогоды.
Мама Инди подошла к шкафу, занимавшему целиком одну стену, и показала, что где находится:
— Сюда кладите вещи, это будут ваши полки. А тут берите гамаки и одеяла.
Эйли деловито занялась обустройством. Она вытащила из ниши четыре гамака, столько же пухлых и легких одеял, поставила на освободившиеся полки сумки; Батену она велела взять одеяла, сама подхватила гамаки и пошла впереди него на веранду. Там она ловко натянула между стойками гамаки, кинула в каждый по одеялу и сочла поселение обеспеченным.
Батен печально огляделся.
Вот он и прибыл на свои галеры.
НА УШКАХ
Восемнадцатый квадрат был стандартным, размером чуть меньше мили, на трех из четырех делянок сейчас работали люди на своих чудовищных трепалках; четвертая была пуста. Пока пуста.
— Вот здесь мы и будем работать, — пояснила Эйли.
— Тебя, кажется, привлекли к готовке…
— Ну и что? — сказала Эйли тоном этакой умудренной женщины. — Эта делянка — на три доли. Кратерис и Форнакс получают по доле, третью делим мы с тобой.
Батен посмотрел на нее с удивлением.
— А ты как думал? — продолжала Эйли. — Может, ты и считаешь, что это несправедливо по отношению к тебе, но ты ведь чужак и ничего не умеешь, так ведь? !
Батен невесело усмехнулся. Мог бы и сам догадаться.
— Поэтому ты будешь работать как все, а получать вдвое меньше, — закончила Эйли. — А я буду помогать тебе, помогать поварихе и учить тебя уму-разуму.
— Я выгляжу таким дураком?
— Нет, — честно призналась Эйли. — Но ты с Плато, тебе надо привыкать.
— Это мне уже говорили, — вздохнул Батен.
Они прошли по гребню перемычки, ограждающей делянку, и остановились на перекрестке пересечения разделяющих наделы стенок.
— Это и есть ушки? — спросил Батен, показывая на полощущиеся по воде лопушиные листья. Эйли кивнула.
— А мы должны их трепать? — спросил Батен.
— Ага.
— И что это значит?
Вместо ответа Эйли, как была в одежде, прыгнула в воду; ей было по пояс.
— Прыгай сюда. Я все тебе расскажу.
Батен прыгнул; вода была очень теплой и какой-то густой.
— Вот это ушки, — повторила Эйли. — Это такой моллюск. — Она неуверенно посмотрела на Батена: знает ли он, что такое моллюск.
Батен с серьезным видом кивнул — все-таки что-то он читал в училище.
— Он не кусается и вообще безобидный, — продолжила Эйли наставительно. — Живет он себе живет так шесть лет, и все это время похож вот на такой, — она показала сжатый кулачок, — камушек. Он в ракушке живет, чтобы его не съели, и приклеивается ко дну таким веществом — ушным клеем. А на седьмой год он решает размножиться. — Сказав «размножиться», Эйли хихикнула. — Для этого ему надо немного попутешествовать, и он начинает отращивать себе вот это самое ушко. — Эйли подняла лопух над водой и потерла его пальцами. Батен тоже потрогал шелковистый лоскут и сразу же почувствовал, что его ткань скользила под пальцами — она была двойной.
