— То тебе! — неожиданно разозлился Степан Игнатьевич. — На тебя самосвал наедет, ты даже не почешешься. А я тогда маленький был.
— Ну, если маленький… — уступил Абрам, после чего Степан Игнатьевич смягчился и спросил его:
— А за что тебя? Стулом-то?
— Да жена это, — с досадой прогудел Абрам. — За то, что я электрический чайник пропил. Не может, чтобы не ударить. Я ведь ее раньше тоже это самое… Врежем после работы по пузырю, я домой приду, начну с ней разговаривать по-хорошему, а она сразу к участковому. Синяки ему показывала на теле. И ведь не стыдно… У меня даже подозрение есть, что он ее улюлюкал на этой почве. Иначе с чего бы ему вдруг меня на пятнадцать суток закрывать? Два раза уже пыхтел. Как отсидел последний раз, заклялся ее трогать. Так она осмелела и сама начала. Чуть что — сразу за мебель хватается. Стульев уже в доме не осталось. Я вчера на эту тему с ней и пытался поговорить. А она из-под серванта выбралась и орет…
— Из-под какого серванта? — перебил Степан Игнатьевич.
— Я сервант на нее случайно уронил, — смутившись, сообщил Абрам. — После того, как она меня стулом шарахнула. Разоралась на весь дом. Снова к участковому побежала. Я не стал дожидаться, ушел. Телевизор вынес, Семену с первого этажа продал. Теперь и не знаю, куда мне…
— Некуда, — согласился Степан Игнатьевич. — Эх, пропащая наша жизнь. Давай, что ли?
Он разлил по стаканам остатки водки. Я выпил и вдруг почувствовал большое желание пожаловаться.
— А меня с работы выгнали, — сказал я.
Видимо, собеседникам мои проблемы в сравнении с собственными показались ничтожными, потому что Степан Игнатьевич презрительно усмехнулся, а Абрам заглянул в свой пустой стакан и меланхолично произнес:
— Меня четыре раза с работы выгоняли. За пьянку. А потом четыре раза принимали обратно. Тоже за пьянку. Я начальнику по кадрам нашему пузырь поставлю, он мое заявление снова и завизирует. А потом все сначала. Получается, круговорот меня в природе, а водка вроде движущей силы выступает. Аномалия такая. Все собираюсь ученым написать в институт какой-нибудь в Москву, пускай разберутся.
— Пускай разберутся, — подхватил Степан Игнатьевич. — Может, поймут, почему мы так хреново живем… Не во всем же одни евреи виноваты…
— Ну, ты не очень-то, — заволновался Абрам. — При чем здесь евреи? Почему всегда евреи виноваты? Откуда это пошло? Чуть что мы сразу евреев виним. А если мы сами евреи, кого тогда винить?
— Арабов, — подумав, сказал Степан Игнатьевич. Третий их приятель все так же спал, положив голову на стол. Мне видна была только его макушка с торчащими во все стороны жесткими светлыми волосами. Покинув увлеченных спором о проблемах наций Абрама и Степана Игнатьевича, я прошел к стойке и взял еще одну бутылку. Когда я вернулся, спор был в самом разгаре, хотя тема несколько свернула в сторону.
— А что тебе армяне?! — кричал Степан Игнатьевич. — Они работают и никого не трогают! Торговый народ! А грузины? Те ж совсем безобидные. Песни про Мимино поют по телевизору и вино делают. Вот азеров, чеченов всяких и дагестанцев, это да. Я их это, честно говоря, недолюбливаю… А за что их, спрашивается, любить?
— Дагестанский коньяк, — напомнил Абрам.
— Это не считается, — махнул рукой Степан Игнатьевич. — Он дорогой. Я его ни разу и не пробовал в жизни. А латыши…
— Не говори мне про латышей! — неожиданно и страшно вскипел Абрам. — Того участкового, который меня на пятнадцать суток два раза закрывал, фамилия Педалькис!
— Вот, — сказал я, ставя на стол бутылку. — Еще принес…
— Педалькис — это еще ничего, — принимая от меня бутылку, говорил Степан Игнатьевич. — Вот у нас на колбасном заводе завхоз работал — фамилия Рейган, а сам эстонец. А жена у него была, так это вообще чистая хохма. Всех на себя перетаскала, включая обслуживающий персонал подшефных магазинов…
— А у меня нет жены, — сказал я, снова пытаясь вклиниться в разговор.
Степан Игнатьевич в этот момент разливал водку по стаканам. Абрам покосился на меня, потом сказал, обращаясь к Степану Игнатьевичу:
— Я больше всего немцев уважаю. Если бы они в сороковых нас поработили, может быть, и жизнь у нас наладилась бы. Немцы, они порядок любят. Наш грузчик Валера Зайберт, он из поволжских немцев, даже на смену приходит в костюме и галстуке!