Во время каждой нашей прогулки, едва мы останавливались, вокруг Гарри неизменно собиралась небольшая толпа, как бы в продолжение традиции, зародившейся далеким декабрьским вечером в грузовом терминале компании «ЮС-Эйр». Людей, конечно, привлекал экстерьер Гарри, но особенно – его манера держаться. Однако, если он и замечал внимание к своей персоне, то далеко не всегда это показывал. По правде говоря, иной раз Гарри держался весьма надменно. Некоторых людей он просто в упор не замечал, когда они гладили его по голове, сюсюкали с ним или отчаянно размахивали руками, словно приглашали поиграть. Пес только бросал на меня красноречивые взгляды, будто говорившие: «Ну и дурень же этот тип».
Были и такие, кто ему нравился, в основном женщины. Вокруг них он начинал описывать небольшие круги, держа в зубах мячик, а уж потом двигался дальше. Единственной же поистине собачьей слабостью Гарри были белки. Он видел их за сто метров, когда утреннее солнце чуть поднималось над городским парком. Пес тут же застывал, медленно поднимал переднюю лапу, как это делают пойнтеры, и поглядывал на грызунов искоса, скроив ту самую физиономию дедульки, изучающего меню в бистро («Возьму-ка я сегодня отбивную с жареной картошкой и бутылочку “Пино-Нуар”»). Постояв так в задумчивости, он медленно поворачивался ко мне, ожидая хотя бы намека на кивок, который разрешил бы ему немного поохотиться. Если я качал головой отрицательно, пес выходил из транса и возвращался к действительности.
Благодаря этой собаке я обнаружил в себе способность к настоящей глубокой любви. Утром я вскакивал с постели, предвкушая гармонию и безмятежность нашей часовой прогулки в городском парке. После рабочего дня я летел домой, чтобы мы с Гарри и Кейтлин могли втроем прогуляться у торгового центра на Коммонуэлс-авеню. Гарри при этом горделиво вышагивал в центре, считая, что прогулка важна сама по себе, куда бы ты ни шел. Пока собаки у меня не было, я хорошо знал в своем районе дома, магазины и рестораны. Обзаведясь же псом, я стал знакомиться с людьми, и они оказались лучше, чем я себе представлял. Среди них мне помнятся эксцентричная, брызжущая энергией Мари, чья грива седых волос развевалась по ветру, когда она мчалась на велосипеде; добродушный сосед Фрэнк, который не только внешне был поразительно похож на своего желтого лабрадора, но и раскачивался при ходьбе точь-в-точь как тот… И я получал от всего, связанного с моим псом, необычайное удовольствие – от прогулок с Гарри, от того, что он сидел рядом со мной, когда я дома писал статьи для газеты или набрасывал роман; от созерцания того, как Гарри сворачивался клубочком между диваном и чайным столиком, когда мы с женой смотрели телевизор, а в конце дня медленно забирался на кровать и засыпал с удовлетворенным протяжным вздохом. Нет в мире ничего уютнее и теплее постели, в которой спит усталая собака.
Однако же, вопреки всем этим радостям что-то пошло наперекосяк, а я то ли не замечал, то ли – скорее всего – не хотел задумываться. На работе дела шли лучше не бывает. В «Глоуб» меня повысили, я стал специальным корреспондентом – о такой работе мечтает каждый журналист. У меня была теперь одна обязанность: мотаться по всей стране в поисках интересных событий и неизбитых тем для статей, которые пошли бы под броскими заголовками на первой странице. Я побывал на северо-западе, на побережье Тихого океана, и написал о стае морских львов, которые в огромных количествах пожирали там лосося; из Эль-Пасо я писал о бандитах, грабящих поезда в Мексике, а в Монтане подготовил статью о скотоводах, которые страдали от падения цен на говядину. А вот дома, в нашей квартире, всплески радости слишком часто стали прерываться долгим молчанием, которое иногда сменялось глупыми спорами по мелочам. Кейтлин стала какой-то унылой. А я, вместо того чтобы поговорить с ней напрямик, уезжал все чаще и чаще: неделя в Бостоне, неделя в командировке. Но когда я бывал дома, там чаще всего не было ее, и дела шли своим чередом, порождая все большую неуверенность в будущем.
Гарри, помимо прочих его огромных достоинств, оказался прекрасным отвлекающим средством. Столько веселья таилось в этом существе, что одним своим присутствием он заставлял меня забыть о том, как все сильнее сосет под ложечкой. Он мог носиться туда-сюда без всякого повода, и бросаться за мячиком ему не надоедало никогда. Он благотворно действовал на меня даже тогда, когда безмятежно спал глубоким сном у моих ног. С ним невозможно было чувствовать себя одиноким. Любовь к этому псу согревала меня и в тот момент, когда дорога жизни приближалась к нежелательному и тревожному повороту.
