Передавали военные сводки: вот уже два года шла кровопролитная война на границе с Усканией. Корреспондент сидел на искореженном корпусе танка и говорил, что число убитых и раненых в этой войне уже перевалило за пять тысяч и конца этому не видно.
«Десять», ― вставила Клара.
Сотни тысяч беженцев заполнили палаточные лагеря в приграничных провинциях, им не хватает питьевой воды и элементарных медикаментов.
«Поэтому четверть из них давно погибла. И каждый день уносит еще по сотне человек, половина из которых ― дети».
Родственник отвечал на каждую реплику поворотом головы. Мгновение он рассматривал Кларин затылок, затем переводил взгляд на Рудольфа. Тот, безо всякого выражения на лице, смотрел в экран. Еще через мгновение туда же направлял свой взор и родственник.
Один раз ― видимо, специально для гостя ― она добавила к фактам суждение:
―Нам никогда не скажут всей правды!
Теперь они встретились взглядами, и родственник счел, что промолчать будет не вежливо.
―Никогда, ― сказал он, ―за одним исключением.
―За каким? ― в один голос спросили Рудольф и Клара.
―Приговоренный к смертной казни имеет право узнать правду. Это его привилегия ― привилегия приговоренного.
―Мы все приговоренные, ― сказала Клара, ― следовательно, у нас у всех есть право знать правду.
―Вы это точно знаете? ― спросил Рудольф.
―Точно, ― ответил родственник.
После новостей он удалился к себе в комнату. Рудольф подошел к окну. Солнце уже закатилось, стояли уютные августовские сумерки. Соседка из дома напротив вышла в сад, чтобы выключить поливальную машину. Она что-то сказала качавшейся на качелях девочке, и девочка ушла в дом. Наверное, она сказала, что пора укладываться спать. Зеленщик с громким стуком запирал лавку.
«Клара права, ― размышлял Рудольф, ― так или иначе, мы все уже приговорены. И я, и она, и этот старик, и та девочка».
Рано утром, когда хозяева еще спали, родственник уехал.
В этот же день в контору Рудольфа позвонил неизвестный и сказал, что в здании заложена бомба. Служащие тотчас выбежали на улицу. Приехавшая полиция оцепила квартал. Потом приехали саперы, они обыскали здание, но ничего не нашли.
«Это только начало», ― поговаривали вокруг Рудольфа. Никто не захотел возвращаться в контору. Когда Рудольф заметил, что остался на улице один, он тоже отправился домой.
На следующий день он не пошел на работу. Ему позвонили, и он сказал, что болен. «Да, ― ответили ему, ― нам всем нужно время, чтобы прийти в себя». Клара была настолько тактична, что не сделала никакого подобного намека.
«Они считают меня трусом, ― думал Рудольф, ― но они ошибаются. И скоро они это поймут».
После долгих поисков в Интернете он нашел закон о привилегиях для приговоренного. Родственник их не обманул: закон, о котором он говорил, существовал с восемнадцатого века и никто его не отменял. Удостоверившись, что все обстоит именно так, Рудольф отыскал чертеж портативной бомбы и связался с теми, кто мог бы продать ему взрывчатку и другие необходимые детали.
Они встретились на дороге, в трех километрах к северу от города. Хмырь с наклеенными усами вытащил из багажника двухкилограммовый сверток и передал Рудольфу. Рудольф отсчитал деньги.
―Там действительно взрывчатка? ― спросил он.
―О, да, ― сказал хмырь, ― по части взрывчатки вы можете доверять мне полностью.
―С какой стати? ― удивился Рудольф.
Хмырь помахал перед его носом жетоном с эмблемой одной известной спецслужбы.
―У нас только качественный товар, ― произнес он не без гордости.
―И вам не стыдно торговать этим?
―Мне тоже нужно кормить семью, ― ответил хмырь и укатил.
Рудольф собрал две одинаковые бомбы. Одну он испытал далеко от города, в лесу. Взрыв выворотил несколько деревьев; на укрывшегося в овраге Рудольфа обрушился дождь из ветвей и листьев. «И хмырь не обманул», ― подумал он, поднимаясь и отряхиваясь. Его заняла мысль о происхождении лжи. Является ли она продолжением природной мимикрии или возникла много позже ― тогда, когда слово отделилось от вещи и, будучи гораздо более изменчивым, чем вещь, пошло по пути собственного естественного отбора? Либо так, либо эдак.
