Валера Попов перешел в областной аппарат как раз тогда, когда Фаридов оформлялся на пенсию. Это совпадение во многом определило дальнейшую судьбу капитана, хотя Фаридова он знал только в лицо и, встречая в коридоре угрюмого коллегу из другой службы, даже не раскланивался с ним.
Пока Фаридов лежал в госпитале, произошло еще одно событие, способствовавшее развитию простого совпадения кадровых перемещений в нечто большее.
Воскресным вечером гражданин Козлов повесил в ванной на бельевой веревке жену, а потом из охотничьего полуавтомата «МЦ 21-12» открыл огонь по автомобилям и прохожим. С шестого этажа открывался широкий сектор обстрела, мишеней было много, и то, что обошлось всего тремя ранеными, можно отнести только на счет счастливой случайности.
Улицу перекрыли, послали за снайпером, но Козлов стал молотить по окнам магазинов и жилых домов. Тогда Попов по пожарной лестнице влез на балкон, проник в квартиру и, как написали в вечерней газете, «обезвредил преступника». «Обезвредил» он его выстрелом с трех метров в левый бок с ранением сердца, повлекшим мгновенную смерть.
Через час, когда Попов дрожащей рукой писал объяснение прокурору, еще не зная, как обычно в подобных случаях, — наградят его, уволят со службы или отдадут под суд, в дежурку заглянул низкорослый плотный человек с незапоминающимся лицом, в тщательно подогнанном и отглаженном мундире — подполковник Викентьев, который с интересом осмотрел героя дня. На следующий день Викентьев внимательнейшим образом изучил личное дело капитана Попова. И что интересно: занудливый кадровик без звука выдал этот секретный документ подполковнику, хотя Викентьев начальником Попова не являлся и, следовательно, никакого отношения к его личному делу не имел.
Еще через день прокурор дал заключение о правомерности применения оружия. С учетом того, что Козлов был обычным психопатом, руководство решило не представлять Попова к награде, а поощрить деньгами в сумме шестидесяти рублей.
Вечером, когда коридоры управления опустели, Викентьев зашел к засиживающемуся допоздна генералу. Звание и должность не позволяли ему запросто заходить к начальнику управления, тем не менее он это сделал. Если бы в приемной находился внимательный наблюдатель, он бы отметил, что тяжелую дверь генеральского кабинета начальник второстепенного отдела распахивает уверенней, чем иной полковник, возглавляющий самостоятельную службу.
— Заходи, Владимир Михайлович. — Грузный краснолицый генерал оторвался от бумаг и, глядя на вошедшего поверх массивных, в щегольской оправе очков, вытряхнул ему навстречу из рукава форменного кителя пухлую, поросшую рыжеватыми волосами ладошку.
Викентьев пожал начальнику руку и, не ожидая приглашения, сел у длинного приставного стола.
— Лесухину кассацию отклонили, — как будто продолжая разговор о хорошо знакомых собеседникам вещах, сказал генерал.
— Знаю. Вчера подал помиловку, — так же обыденно отозвался Викентьев.
— Думаю, ничего ему не светит.
— С бензином вопрос решили? Я давал указание.
Викентьев кивнул.
— Теперь с перекраской тянут резину. Уже два литра спирта отдал — одни обещания.
Генерал пристально посмотрел на подчиненного.
— Все-таки по-своему делаешь? У Солженицына — фургон «Мясо», у Евтушенко — «Хлеб», и у тебя то же самое! Ни шагу в сторону от шаблона!
Подполковник отвел взгляд и упрямо молчал.
— Ну-ну, тебе видней, — примирительным тоном продолжил генерал. — С чем пришел?
