– Для чего вы хлопочете, Александр Павлыч, – скромно заметил Оскар Филипыч, принимая от Половодова бокал с игравшим веселыми искорками вином.
– Для вас, дорогой дядюшка, для вас хлопочу: вы мне открыли глаза, – восторженно заявил Половодов, не зная, чем бы еще угостить дорогого дядюшку. – Я просто мальчишка перед вами, дядюшка… Частицу вашей мудрости – вот чего я желаю! Вы, дядюшка, второй Соломон!..
В половодовском кабинете велась долгая интимная беседа, причем оба собеседника остались, кажется, особенно довольны друг другом, и несколько раз, в порыве восторга, принимались жать друг другу руки.
– Ну-с, Оскар Филипыч, расскажите, что вы думаете о самом Привалове? – спрашивал Половодов, весь покрасневший от выпитого вина.
– Привалов… Гм… Привалов очень сложная натура, хотя он кажется простачком. В нем постоянно происходит внутренняя борьба… Ведь вместе с правами на наследство он получил много недостатков и слабостей от своих предков Вот для вас эти слабости-то и имеют особенную важность.
– Совершенно верно: Привалов – представитель выродившейся семьи.
– Да, да… И между прочим он унаследовал одну капитальнейшую слабость: это – любовь к женщинам.
– Привалов?!
– О да… Могу вас уверить Вот на эту сторону его характера вам и нужно действовать. Ведь женщины всесильны, Александр Павлыч, – уже с улыбкой прибавил дядюшка.
– Понимаю, понимаю, все понимаю!
– Только помните одно: девицы не идут в счет, от них мало толку. Нужно настоящую женщину… Понимаете? Нужно женщину, которая сумела бы завладеть Приваловым вполне. Для такой роли девицы не пригодны с своим целомудрием, хотя бывают и между ними очень умные субъекты.
– Понимаю, понимаю и понимаю, дорогой Оскар Филипыч.
– И отлично! Теперь вам остается только действовать, и я буду надеяться на вашу опытность. Вы ведь пользуетесь успехом у женщин и умеете с ними дела водить, ну вам и книги в руки. Я слышал мельком, что поминали Бахареву, потом дочь Ляховского…
– Послушайте, я вас познакомлю с Ляховским, – перебил Половодов, не слушая больше дядюшки.
– Да, это и необходимо для первого раза… Нам Ляховский пригодится. Он пока затянет дело об опеке…
Таким образом союз между Половодовым и дядюшкой был заключен самым трогательным образом.
– Надеюсь, что мы с вами сойдемся, дорогой дядюшка, – говорил Половодов, провожая гостя до передней.
– О, непременно… – соглашался Оскар Филипыч, надвигая на голову свою соломенную шляпу. – Рука руку моет: вы будете действовать здесь, я там.
Вернувшись к себе в кабинет, Половодов чувствовал, как все в нем было переполнено одним радостным, могучим чувством, тем чувством, какое испытывается только в беззаветной молодости. Даже свой собственный кабинет показался ему точно чужим, и он с улыбкой сожаления посмотрел на окружающую его обстановку фальшивой роскоши. Эти кофейные обои, эти драпировки на окнах, мебель… как все это было жалко по сравнению с тем, что носилось теперь в его воображении. В его будущем кабинете каждая вещь будет предметом искусства, настоящего, дорогого искусства, которое в состоянии ценить только глубокий знаток и любитель. Какой-нибудь экран перед камином, этажерка для книг, – о, сколько можно сделать при помощи денег из таких ничтожных пустяков!
– А дядюшка-то? Хорош!.. – вслух проговорил Половодов и засмеялся. – Ну, кто бы мог подумать, что в этакой фигурке сидят такие гениальные мысли?!
Половодов походил по своему кабинету, посмотрел в окно, которое выходило в сад и точно было облеплено вьющейся зеленью хмеля и дикого винограда; несколько зеленых веточек заглядывали в окно и словно с любопытством ощупывали своими спиральными усиками запыленные стекла. Распахнув окно, Половодов посмотрел в сад, на аллеи из акаций и тополей, на клумбы и беседки, но это было все не то: он был слишком взволнован, чтобы любоваться природой. В кабинете Половодову казалось тесно и душно, но часы показывали едва три часа – самое мертвое время летнего дня, когда даже собаки не выбегают на улицу. Чтобы успокоить себя, Половодову нужно было движение, общество веселых людей, а теперь приходилось ждать до вечера. От нечего делать он комфортабельно поместился на горнем месте, придвинул к себе недопитую бутылку шампанского и, потягивая холодное вино, погрузился в сладкие грезы о будущем.
