Доктор видел состояние Ляховского и не скрывал от себя печальной истины.
– Игнатий Львович, вы, конечно, теперь поправились, – говорил доктор, выбирая удобную минуту для такого разговора, – но все мы под богом ходим… Я советовал бы на всякий случай привести в порядок все ваши бумаги.
– Что вы хотите сказать этим?
– Вы понимаете меня хорошо… У вас есть дочь; вам следует заблаговременно позаботиться о ней.
– Вы заживо меня хороните, доктор! – горячился Ляховский. – У меня все готово, и завещание написано на имя Зоси. Все ей оставляю, а Давиду – триста рублей ежегодной пенсии. Пусть сам учится зарабатывать себе кусок хлеба… Для таких шалопаев труд – самое лучшее лекарство… Вы, пожалуйста, не беспокойтесь; у меня давно все готово.
В подтверждение своих слов Ляховский вынимал из письменного стола черновую приготовленного духовного завещания и читал ее доктору пункт за пунктом. Завещание было составлено в пользу Зоси, и доктор успокаивался.
– Но я скоро не умру, доктор, – с улыбкой говорил Ляховский, складывая завещание обратно в стол. – Нет, не умру… Знаете, иногда человека поддерживает только одна какая-нибудь всемогущая идея, а у меня есть такая идея… Да!
– Именно?
– А Пуцилло-Маляхинский?.. Поверьте, что я не умру, пока не сломлю его. Я систематически доконаю его, я буду следить по его пятам, как тень… Когда эта компания распадется, тогда, пожалуй, я не отвечаю за себя: мне будет нечего больше делать, как только протянуть ноги. Я это замечал: больной человек, измученный, кажется, места в нем живого нет, а все скрипит да еще работает за десятерых, воз везет. А как отняли у него дело – и свалился, как сгнивший столб.
На другой день после своего разговора с Бахаревым Привалов решился откровенно обо всем переговорить с Ляховским. Раз, он был опекуном, а второе, он был отец Зоси; кому же было ближе знать даже самое скверное настоящее. Когда Привалов вошел в кабинет Ляховского, он сидел за работой на своем обычном месте и даже не поднял головы.
– Мне хотелось бы переговорить с вами об одном очень важном деле, – заговорил Привалов.
– А… с удовольствием. Я сейчас…
Ляховский отодвинул в сторону свой последний проект против компании «Пуцилло-Маляхинский» и приготовился слушать; он даже вытащил вату, которой закладывал себе уши в последнее время. Привалов передал все, что узнал от Бахарева о конкурсе и назначении нового управителя в Шатровские заводы. Ляховский слушал его внимательно, и по мере рассказа его лицо вытягивалось все длиннее и длиннее, и на лбу выступил холодный пот.
– Я рассказал вам все, что сам знаю, – закончил Привалов. – Веревкин, по всей вероятности, послал мне подробное письмо о всем случившемся, но я до сих пор ничего не получал от него. Вероятно, письмо потерялось…
Ляховский молча посмотрел на Привалова через очки, потер себе лоб и нетерпеливо забарабанил сухими пальцами по ручке кресла.
– Не понимаю, не понимаю… – заговорил он глухим голосом. – Послушайте, может быть, Веревкин продал вас?..
Привалов только что хотел вступиться за своего поверенного, как Ляховский вскочил с своего места, точно ужаленный; схватившись за голову обеими руками, он как-то жалко застонал:
– Постойте: вспомнил… Все вспомнил!.. Вот здесь, в этом самом кабинете все дело было… Ах, я дурак, дурак, дурак!!. А впрочем, разве я мог предполагать, что вы женитесь на Зосе?.. О, если бы я знал, если бы я знал… Дурак, дурак!..
– Я не понимаю, в чем дело, Игнатий Львович?
– Не понимаете?.. Сейчас поймете!.. О, это все устроил Половодов; я, собственно, не виноват ни душой, ни телом. Послушайте, Сергей Александрыч, никогда и ни одному слову Половодова не верьте… Это все он устроил – и меня подвел, и вас погубил.
– Я не…
– Позвольте; помните ли вы, как Веревкин начинал процесс против опеки?.. Он тогда меня совсем одолел… Ведь умная бестия и какое нахальство! Готов вас за горло схватить. Вот Половодов и воспользовался именно этим моментом и совсем сбил меня с толку. Просто запугал, как мальчишку… Ах, я дурак, дурак! Видите ли, приезжал сюда один немец, Шпигель… Может быть, вы его видели? Он еще родственником как-то приходится Веревкину… Как его, позвольте, позвольте, звали?.. Карл… Фридрих…
