Разведчики встретили Елизарова радостно. Элвадзе обнял его.
— Сердце мое не обмануло меня! Сердце мое говорило мне, что ты, Михаил, боевой казак.
— Сайгак, — напомнил Михаил слова грузина.
— Это для порядка было сказано. Забудем прошлое. Время не ждет, — сказал Элвадзе. — Начало разведки неплохое. Теперь давайте поговорим с фрицем.
Трудно было допрашивать пленного. Никто из разведчиков не знал как следует немецкого языка. Элвадзе помнил несколько слов из школьного учебника, но они не подходили к военному делу. Не теряя времени, он приказал двум разведчикам отправиться с «языком» в штаб.
— Давайте посоветуемся, — сказал Элвадзе. — Немцы вот-вот узнают, что их связист исчез, и забьют тревогу…
— Время пока терпимое, — заметил Михаил. — Связист мог идти вдоль линии и километр и два — сколько там она тянется. Но осторожность не трусость, — как бы оправдывался он перед товарищами. — Надо зайти с другой стороны, а не с этой, где я сцапал связиста.
Элвадзе согласился. Он приказал одному бойцу остаться за коновода сторожить лошадей, остальным двинуться в селение.
Разведчики добрались до огородов и поползли по картофельным бороздам, прячась в ботве.
Тяжело дыша, опираясь на локти, Михаил пробирался вдоль изгороди к крайней хате, за ним полз Элвадзе. Холодные росинки с ботвы падали Елизарову на лицо, на шею, сливаясь с каплями пота. Жарко стало ему, захотелось пить. Михаил озирался, прислушивался. Он много слышал о дерзких ночных вылазках красноармейцев, о налетах на вражеские штабы. Но ему казалось, что эта вылазка не похожа на те, о которых ему приходилось читать и слышать. Разведка кавалеристов была и проще и опаснее.
На краю огорода под вишневым деревом рука Михаила вдруг провалилась в яму, коснулась чьей-то спины. В яме зашевелились люди. По телу казака прошла дрожь. «Наскочил», — кольнуло голову.
— Руки вверх! — прошептал Елизаров срывающимся голосом, держа автомат над головами людей.
— Ой, лихо! — послышались женские голоса.
— Кто здесь? — Михаил пригнулся, стараясь разглядеть в темноте копошащихся людей.
— Немцы попрогоняли нас, голубе, из хат, — пожаловалась старая белоруска, вылезая на край окопа.
— А много их здесь?
— Богато. Автомобили, танки, мотоциклы коло хат…
— А где их офицеры примостились?
— У нас есть, — высунул мальчик голову из окопа.
— Которая ваша хата?
— Рядом со школой. А в школе солдаты ихние. Перед школой грузовики и три танка. На обоих концах улицы тоже по три танка. День и ночь возле них часовые…
Конники радовались, что напали на такой клад: не мальчик, а разведчик, все знает. Он рассказал, сколько пушек, где они стоят, где склад боеприпасов.
— Вот бы взорвать его! — жарко выдохнул паренек.
— Взорвать? — удивился Элвадзе. — Ты сам это придумал или кто-либо другой?
— Это наша тайна. Присягу дал не говорить никому, — сказал мальчик.
— Быть так, не говори никому, — заметил Элвадзе. — Скажи, сколько немцев в деревне.
— Не знаю. Может, триста, а может, четыреста. Офицеров двадцать будет. Один майор есть.
— А как узнал, что он майор?
— Слыхал, так называли его.
— А может, еще есть майоры?
— Нет, один только с такими погонами.
Разведчики долго расспрашивали мальчика. Уяснив обстановку, они ползком отправились назад и скрылись. Когда они добрались до коней, начали рассуждать: что же немцы подумают о своем связисте? Куда он исчез?
— Будут терзать жителей села, — проговорил Михаил. — Подумают, что они убили его.
— Это, пожалуй, правильно, — согласился Элвадзе. — Жаль наших людей. Хорошо бы трахнуть по немцам. Видно, не больше батальона их здесь…
Вернулись разведчики в часть в пять утра. Было еще темно. В штабе не спали. Элвадзе доложил командиру полка о разведке и спросил:
— Товарищ майор, как «язык»? Подходящий?
— Хорош! — ответил командир полка. — Сведущий. Как связист, многое знает. Говорит, в Шатрищах стоит батальон, усиленный девятью танками. Только обижается немец на Елизарова. Руки, говорит, поломал.
— Пусть спасибо скажет, что голову сберег, — заметил Михаил. — Прохвост он, обхитрил меня, стал показывать на живот. Ну, думаю, напала медвежья болезнь, садись, черт. А он как двинет меня головой в зубы. Звезды посыпались из глаз. И сейчас горит во рту — зубы болят. Хорошо, что я автомат не выронил. А то каюк бы мне. Вскочил я, хотел прострочить его из автомата, да вспомнил наказ, — кивнул Михаил на Элвадзе, — что в разведке нельзя стрелять.
