Улица шумела беззаботными голосами. Бархатный сезон был в разгаре.
Друянов завтракал в открытом кафе, положив перед собой газету, но больше смотрел на улицу, порой тыча вилкой мимо тарелки. Неожиданно он встал, отодвинул тарелку с недоеденной яичницей и, наталкиваясь на стулья, пошел к выходу.
По другой стороне улицы шел Шахов. Был он, как все, с полотенцем и сумкой, и шел, как большинство отдыхающих, к морю.
Друянов завернул за угол кафе и появился оттуда только после того, как Шахов отошел на значительное расстояние. Тогда Друянов двинулся за ним следом.
На пляже Друянов расположился неподалеку от Шахова, сразу попавшего в большую компанию молодежи, которую он развлекал гитарой и песнями. Вскоре к шумной группе, в центре которой восседал Шахов, подошел человек в обвислой соломенной шляпе. Это был мужчина лет сорока, с длинным бесцветным лицом. Вернее, все на этом лице – брови, ресницы, глаза, рот, длинные полубаки, видневшиеся из-под шляпы, – было серо-желтого цвета, словно присыпанное пылью. Рубашкой с длинными рукавами и темными брюками мужчина контрастно выделялся среди голых обитателей пляжа. Он постоял немного, как бы прислушиваясь к гитаре, потом медленно пошел вдоль берега.
Шахов под одобрительные возгласы исполнил еще один душещипательный романс и тоже поднялся.
За неделю он покрылся ровным загаром, и сейчас мышцы мощно переливались под бронзовой кожей.
Ребята проводили своего кумира восхищенными взглядами и, когда он отошел, загалдели, что-то возбужденно обсуждая.
Через несколько секунд вслед за Шаховым отправился и Друянов.
В суете и разноголосице многолюдного пляжа все эти передвижения не привлекли к себе внимания.
Шахов пришел за валуны, где купающихся было сравнительно много. Он огляделся и, увидев мужчину в широкополой соломенной шляпе, подошел к нему.
– Приветствую, – сказал Шахов. Он удобно устроился и накинул на лицо тенниску.
Мужчина подождал, пока Шахов уляжется, потом сел рядом, обхватив ноги руками и положив подбородок на острые колени.
– Паршивая ситуация.
– Да, Сергей, не из лучших, – ответил, не открывая лица, Шахов.
Мужчина, которого Шахов назвал Сергеем, вынул носовой платок и вытер лицо и шею.
– Жарко, – сказал он.
– Тепловато, – согласился Шахов. – Ты бы разделся, – он приподнял тенниску и взглянул на собеседника.
Сергей расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.
– Дурак ты, – сказал он, позевывая. – У каждого свои недостатки. Я же ни слова не говорю про твой успех у местных женщин. Про гитару и романсы, эти свежие и оригинальные приемы.
– Отставной спортсмен на отдыхе, немножко бабник, немножко самовлюблен, самоуверен, – ответил Шахов и перевернулся на живот. – А гитара – это, так сказать, реквизит, реалистическое оформление.
– Станиславский. Вживание в образ. МХАТ. Может, ты и прав, Качалов – Немирович-Данченко. А что ты с валютой собираешься делать? – Сергей передвинулся к огромному валуну, стараясь спрятаться от солнца. – С Поддымовым шутки плохи, – добавил он после паузы. – Ходит, присматривается. С ним нужно держать ухо востро.
