– Могу пойти посмотреть, что там есть, – предложила она. – Я не держу в доме больших запасов, но яйца, консервы, макароны найдутся, и я могу приготовить то, что собиралась: спагетти по-болонски.
– Только никаких ножей.
– Без ножа много не приготовишь. Надо же мне порезать лук и печенку. Я готовлю спагетти с рубленой печенью.
– А сегодня приготовите без нее.
Спагетти по-болонски. Острый вкус. Можно ли положить в соус что-нибудь, чтобы лишить его дееспособности? Она мысленно перебрала содержимое своей аптечки, но отвергла саму идею как абсурдную. У нее не будет возможности ее осуществить. Он ведь не дурак, будет наблюдать за ней и не съест ничего, пока еду не попробует она сама. Бабушка начала что-то тихо бормотать.
– Мне нужно с ней поговорить, – сказала Кейт.
– Ладно. Но держите руки за спиной и не делайте глупостей.
Необходимо как-нибудь завладеть его пистолетом, но пока рано. Дуло было плотно прижато к бабушкиной голове. Одно подозрительное движение со стороны Кейт – и он нажмет на спусковой крючок. Она склонила ухо к бабушкиным губам, послушала и сказала:
– Ей нужно в туалет.
– Сочувствую, но она останется там, где сидит.
– Слушайте, – вспылила Кейт, – вы хотите, чтобы весь этот час в комнате стояла невыносимая вонь? И в машине, кстати, тоже. Не знаю, как вы, а я брезглива. Дайте мне ее отвести в уборную. Какую опасность она может представлять?
Он снова задумался на минуту.
– Ладно. Отвяжите ее. Но оставьте дверь открытой. И помните: я за вами наблюдаю.
Ей понадобилось не меньше минуты, чтобы развязать неуклюжие узлы, но наконец тряпки упали, и бабушка стала заваливаться вперед, прямо ей на руки. Кейт подняла ее, удивляясь легкости хрупкого, как у птички, тела. Ласково поддерживая и шепча ей на ухо что-то ободряющее, словно ребенку, она почти понесла ее в уборную. Там, продолжая поддерживать одной рукой, другой спустила ей трусы и посадила на толчок, спиной ощущая, что он стоит, прислонившись к стене коридора менее чем в двух ярдах позади, целясь ей в голову.
– Он убьет нас, – прошептала бабушка.
– Глупости, бабуля. Конечно, он нас не убьет.
Бабушка с нескрываемой ненавистью посмотрела через плечо Кейт.
– Он пил твое виски, – прошипела она, – чертов наглец.
– Я знаю, бабуля. Это не важно. Лучше помолчи. Пока.
– Он нас застрелит, я знаю, – повторила она и вдруг добавила: – Твой отец был полицейским.
Полицейским! Кейт чуть не рассмеялась вслух. Если ей суждено было это вообще узнать, то надо же было, чтобы произошло это именно сейчас и здесь, в такой момент. По-прежнему стараясь прикрывать собой бабушку, она спросила:
– Почему ты мне раньше не сказала?
– Ты никогда не спрашивала. И смысла не было рассказывать. Он погиб еще до твоего рождения в автомобильной катастрофе – преследовал преступника. У него были жена и двое детей. Пенсии полицейского едва хватало на них, не говоря уж о тебе.
– Значит, он так и не узнал?
– Нет. А вдове его зачем было рассказывать? Она ничего не могла бы сделать. Это только добавило бы ей горя и хлопот.
– Значит, меня взвалили на твои плечи. Бедная бабуля. Пользы от меня было мало.
– Ты была нормальным ребенком, не хуже любого другого. Я никогда не считала себя праведницей в отношении тебя. Наоборот, всегда чувствовала свою вину.
– Вину?! Ты?! Почему, Господи помилуй?
– Когда она умерла – твоя мама, – я жалела, что это была не ты.
Значит, вот что крылось в основе их отчуждения. Кейт испытала острый прилив радости. Скрючившейся над унитазом, под дулом пистолета, быть может, в нескольких секундах от смерти, ей хотелось смеяться. Она обняла старушку, помогая той встать, почти положила себе на плечо и натянула ей трусы.
– Ну разумеется, ты жалела. Это же естественно и правильно. Она была твоей дочерью. Ты любила ее. Конечно, ты бы предпочла, чтобы умерла я, если уж одной из нас было суждено умереть. – Сказать: «Было бы лучше, если бы это действительно была я» – она не смогла себя заставить.
– Меня это мучило все годы, – пробормотала бабушка.
– Так пусть больше не мучит. У нас впереди еще много лет.
И тут она услышала его приближающиеся шаги и затылком ощутила его дыхание.
