И мы стали репетировать сами. Жванецкий был в ударе, приносил все новые тексты, и наконец появился спектакль-концерт «Как пройти на Дерибасовскую». Одно название уже собирало публику.
Наш театр числился при филармонии, в нем было десять человек, шесть из них актеры. Актеры наши были талантливы, молоды, играли с азартом.
Это был семидесятый год. Слухи о том, что в Одессе холера и трупы валяются на улицах, были сильно преувеличены. Но когда мы слепили программу и зашла речь о гастролях, то обком партии ее даже не принимал, а срочно отправил нас в обсервацию на судно. У нас там брали анализы, и вокруг стоял хохот и веселье. А после карантина нас вызвали в обком и дали добро на гастроли: мол, Одесса жива, Одесса смеется.
Директор филармонии связался со своим другом в Ростове, и нас пригласили в Ростовскую область на тридцать концертов. Под дулами автоматов (Одесса охранялась) мы сели в самолет и прилетели в Ростов. Нас возили по области: Шолоховка, Шахты, села… Администратор ростовской филармонии вывешивал афиши «Как пройти на Дерибасовскую» и дописывал: «Эти артисты работали с Райкиным». Залы были пусты. Впрочем, какие залы – красные уголки, заводы, сельпо… Жванецкому кричали: «Выучи текст!» Мы объясняли, что он автор наш, Райкина, – без толку. А программа была шлягерная: «Авас», «Экзамен», «Дедушка», «Города», «Полотенце»… «Да-а, – говорил администратор, – вы не поете и не танцуете. Вот на лилипутов идут». Но мы стоили – весь коллектив – двести восемьдесят рублей. Даром!
К концу поездки пришел вызов на конкурс артистов эстрады в Москве. Мы подавали заявку просто так, наобум, – и вот вызов пришел, и мы, не доиграв в Ростове два концерта, сделали перерыв и вылетели в Москву с делегацией одесской филармонии.
Давно мы не были в Москве. Миша и Витя разбежались кто куда, а я остался волноваться, повторять специально написанный Жванецким текст – позитивный, для комиссии, под названием «Не гаснуть!» (мы его называли «Не тухнуть!»).
Конкурс начинался с девяти утра в ЦДРИ. Без четверти девять – нет ни Миши, ни Вити. Бегает секретарша, спрашивает, что мы будем играть, а я ничего не могу ответить: мы всегда решали, что играть, в последний момент. Появляется спокойный, как всегда, Витя, а за ним возбужденный Миша. Мы стоим и не знаем, что играть. Наконец объявляют наши фамилии, мы выходим, раздаются аплодисменты, хотя аплодировать на конкурсе запрещается. В жюри народные артисты, работники аппарата. Председателем жюри должен был быть Райкин, но, на наше счастье, в последний момент он отказался (у него были очередные неприятности с министром культуры), и председателем стал Любезнов.
Успех был ошеломляющий. В первом туре мы исполняли «Авас», «Везучий-невезучий» и монолог «Дедушка». Члены жюри сами аплодировали, и мы спокойно прошли во второй тур. Во втором туре история повторилась, мы играли свои шлягеры и были пропущены в третий тур – к безумной радости одесских боссов. В третьем туре жюри нас попросило сыграть вещи из первого, так как многие специально пришли нас посмотреть – в театральных кругах нас знали по театру Райкина. После второго тура сошли Хазанов и Высоковский, и в третьем туре мы оказались вне конкуренции. К тому же на конкурсе разрешалось играть одно и то же во всех турах, а мы исполняли разные вещи, так как у нас уже составился репертуар на сольный концерт.
Мы получили вторую премию (победителю первое место досталось благодаря ленинской тематике, и это все понимали), а еще двести рублей, которые проели и пропили с одесситами в «Арагви».
Через несколько дней состоялся заключительный концерт, который показывали по телевизору. Мы опять играли с Витей «Авас», «Везучий-невезучий» и «Дедушку». Успех был грандиозный. Думаю, что Райкин нас простил… И мы уехали в Ростов доигрывать два концерта, на которых уже была конная милиция (вот что значит телетрансляция!).
После конкурса – обвал, приглашения на гастроли. Практически слава – со всеми ее издержками и казусами.
Помню замечательный эпизод, случившийся на гастролях в Ленинграде. Мы выступали в ДК Дзержинского. Я выхожу:
