Пришёл, увидел и убил. Как и почему римляне убивали - страница 33
Кто-то нашёл его тело, забил тревогу и послал в Амелию гонца, вольноотпущенника по имени Маллий Главция – по-моему, идеальное имя для злодея! По идее, Главция должен был немедленно сообщить о смерти Секста его сыну, Росцию, но всё вышло иначе. Главция оказался приспешником Тита Магна и отправился к Титу Капитону, заклятому врагу убитого. Каждый подающий надежды Коломбо и даже обычный сонный коп сразу бы подметил здесь две вещи: во-первых, в момент убийства Росций находился в Америи, почти в 100 км от Рима, а во-вторых, первыми об убийстве узнали враги Секста. Третья улика, которая нашим современникам показалась бы неопровержимой – окровавленный кинжал, бывший при Главции, когда он добрался до Америи.
Если вы теперь удивляетесь, как это элементарное дело оказалось в главе о паррициде, значит, вы невнимательно прочли предыдущую историю.
Не успел Секст умереть, как он был таинственным образом задним числом внесён в проскрипционный список Суллы. В результате всю его собственность конфисковали у наследников и выставили на торги. Приобрёл её – по бросовой цене в 2000 сестерциев – один из вольноотпущенников Суллы, Хрисогон, который – по удивительному совпадению – отвечал за составление проскрипционных списков. И, чтобы всё выглядело совсем уж подозрительно, половину этой собственности он отдал двум нашим Титам. Всё произошло так быстро, что – опять-таки, если верить Цицерону – Тит Магн явился в дом Росция в день похорон его отца и выгнал Росция прежде, чем тот успел одеться. За несколько дней из сына богатого землевладельца Росций превратился в осиротевшего бездомного нищего. Если верить Цицерону. Честно говоря, я сомневаюсь, что он убежал из дома голым. Как бы то ни было, в конце концов он оказался в доме Цецилии Метеллы, напыщенной родственницы коллеги Суллы по консульству.
Жителям Америи всё это не понравилось. Секст был местной знаменитостью, их господином де Винтером[62], а его убили на улице, как собаку. Но особенно их расстроило то, как обошлись с Росцием. Поэтому они отправили делегацию к Сулле и попросили его вмешаться. Сулла выслушал их, и как настоящий диктатор, отказавшийся от диктатуры, признал их правоту, вычеркнул Секста из списка своих врагов и пообещал вернуть всю собственность Росцию. Время ликовать? Как бы не так. Титы очень, очень хотели оставить эти дома себе. Но, поскольку Росций теперь жил у одной из самых знаменитых семей Рима, находился под охраной и наверняка не был таким уж толстым, они не могли взять и заколоть его, как отца. Тогда-то им и пришёл в голову замысел, который Цицерон называет безумием[63]: обвинить самого Росция в убийстве отца, чтобы его, в свою очередь, убило государство.
Могу лишь предположить, что обвинение в отцеубийстве казалось им таким ужасным, что, по их расчётам, от Росция должны были отвернуться все друзья, от его дела должны были отказаться все адвокаты, и его, деревенщину в большом городе, должны были казнить на основании голословного обвинения. Звучит смехотворно, но лично я верю, что римский магистрат, председательствовавший в суде – звали его, кстати, Марк Фанний – вполне мог признать Росция виновным, сославшись на то, что никто бы не осмелился выдумать такое чудовищное обвинение. В реальности, однако, эта затея вышла им боком, потому что они не приняли в расчёт Цицерона, чья любовь к собственным речам и к толпам слушателей перевешивала все остальные чувства[64]. Включая отвращение к паррициду.
Для молодого Цицерона это был шанс произвести настоящий фурор в Риме. В 80-м году до н. э. ему было всего 27 лет, он был «новым человеком» в сенате, новичком из провинции, очень умным, крайне самолюбивым и исключительно амбициозным. В узких кругах он был известен как талантливый начинающий оратор.
