Пришёл, увидел и убил. Как и почему римляне убивали - страница 14

Асконий, живший во времена Нерона и составивший комментарии к опубликованным речам Цицерона в качестве ужасного, но по-своему милого подарка своим сыновьям («Ой, спасибо, папочка, ты написал для нас учебник!»), предлагает самое подробное описание произошедшего. В его версии событий Милон – безжалостный убийца. Гладиатор Биррия напал на Клодия за то, что тот слишком сурово на него посмотрел, но приспешники раненого успели отнести его в ближайшую харчевню. Там он и лежал, истекая кровью, пока на улице продолжалась драка с участием шестидесяти рабов (которую римляне упорно именовали битвой). Милон же, узнав, что Клодий ранен, приказал своим людям отыскать его и прикончить. Если верить Асконию, люди Милона выволокли раненого Клодия из харчевни, швырнули его на дорогу и наносили удары до тех пор, пока тело не перестало подавать признаки жизни. После этого они расправились с сопровождавшими трибуна рабами и оставили тела на обочине Аппиевой дороги. В тот же день другой сенатор, Секст Тедий, обнаружил следы резни и привёз тело Клодия в Рим[17].

Как бы то ни было, Клодий испустил дух, лёжа на обочине Аппиевой дороги с кинжалом в спине, и римский народ это возмутило. Это было уже чересчур. Приспешники Клодия отнесли тело на форум и возложили его на ростру. Для плебеев он тут же стал мучеником. Пусть он был развратником, святотатцем, жестоким патрицием, позарившимся на власть народного трибуна, но он был их развратником, святотатцем, патрицием и трибуном, и плебеи не собирались мириться с тем, что другие патриции взяли и убили его. «О покойных вспоминают только хорошее» – это банальность, но она совершенно справедлива в отношении Клодия. В одночасье все его отвратительные выходки были забыты, его оплакивали как народного любимца, раздававшего простым людям хлеб и наказывавшего сенаторов. Прямо на форуме почитатели соорудили для своего героя погребальный костёр. Вместо дров они использовали скамьи и столы сенаторов, а потом подожгли его вместе со зданием сената и устроили поминки в свете зарева. Здание, возведённое ещё царём Туллом Гостилием, простояло пятьсот лет и сгорело вместе с телом очередного убитого трибуна. Основания республики пошатнулись ещё сильнее, и сенат в панике передал всю власть над государством Помпею.

Для рассмотрения дела об убийстве Клодия Помпей создал чрезвычайный суд: он сам выбрал судей, лично присутствовал на заседании, а у здания суда выставил вооружённую охрану. Милона защищал Цицерон. Выступая, он вынужден был считаться с заполонившими зал сторонниками Клодия и следившим за процессом Помпеем – единственным консулом и единоличным правителем Рима. Пристальное внимание Помпея к этому делу свидетельствует о том, что решение было принято задолго до суда, и все всё прекрасно понимали: Милон должен был пойти ко дну. Для Цицерона это представляло серьёзную проблему. Впрочем, он не привык так легко сдаваться и сделал всё, что от него зависело: выступил с мощной и краткой речью, которая в сравнении, к примеру, с его же выступлением в защиту Клуенция, растянувшимся на целый день, была практически эпиграммой. Забавно, что он даже не пытался убедить суд в невиновности Милона. Вместо этого он утверждал, что за убийство Клодия убийцу наказывать не нужно. Его позиция опиралась на три довода: во-первых, это была самооборона; во-вторых, город фактически находился на военном положении, а на войне законы не действуют (здесь была произнесена печально известная фраза: silent enim leges inter arma[18]); в-третьих Клодий был злодей, и, если бы Милон умышленно его убил (чего он, конечно же, не делал), он бы тем самым спас Рим от очередного вождя плебса, угрожавшего сенату.

Чрезвычайный суд парализовал весь город, а Цицерон был единственным представителем защиты. И Плутарх, и Дион пишут, что вооружённая охрана вокруг здания суда и пристальный взор Помпея испугали Цицерона. Ещё страшнее были угрозы, которые выкрикивали многочисленные друзья и родственники Клодия. Если верить Диону, Цицерон едва мог говорить, а когда ему это всё-таки удавалось, его голос дрожал от страха. Источники, созданные через несколько веков после описанных в них событий, не слишком надёжны, но все согласны, что для Цицерона это был один из самых сложных дней.