Рувим провел все последнее лето с Иосифом. Иногда мы почти не видели его. Фанета и я сходили с ума от беспокойства. К своему громадному облегчению, мы узнали, что Иосиф покинул остров. Радость моя была кратковременной, потому что через три дня после его отъезда Фанета и Рувим безнадежно заболели.
Твой друг Даниель спрашивал, как они умерли, тогда я была не в силах говорить об этом. Скажу тебе. Они умерли в один час после дня сильнейшей жажды мучительных спазмов в ногах и руках, онемения в кистях рук и ступнях. Наш врач заподозрил что ядовитый гриб случайно попал в яичницу с грибами, которую они ели, но уверен в этом не был. В конце концов он назвал это инфекционным воспалением кишечника и не сказал ничего больше. Я не знаю, так ли это.
Теперь, когда Рувим мертв, я никак не могу ничего узнать о его друзьях. После этого я разговаривала с Сарой о ее сыне и знаю только, что она беспокоится, как бы он не встал на опасный путь. Но она сказала несколько вещей, которые навели меня на мысль, что она как-то поддерживает с ним отношения.
Прошу, если тебе не нужно это знание, забудь его навсегда. Мне было бы очень неприятно выдавать ее и мои секреты безо всякой цели.
— Он мертв, — сказал Мордехай. — Они оба лгали. Никто из них никак не мог быть сыном Фанеты.
— Если сеньора Перла не лжет, чтобы каким-то образом защитить мальчика, — сказал Исаак, — утверждая, что он умер.
— Я не могу в это поверить, — сказал Мордехай. — Она слишком прямая и честная женщина, чтобы пойти на такую ложь. — Положил письмо на стол и рассеянно уставился в окно. — В остальной части письма содержатся личные сообщения, — добавил он наконец, но голос его прозвучал слегка неуверенно. — А дальше следует странный постскриптум.
— Какой? — спросил Исаак.
— Написанный совершенно другим почерком — аккуратным, но не почерком профессионального писца. Он краткий. Давай прочту. «Я попросила моего друга, учителя Рувима, докончить для меня это письмо. Когда писец записал мои слова и перечел их мне, то сказал с отсутствием сдержанности, тревожным у человека его профессии, что накануне написал письмо для женщины, которую я, видимо, знаю. Оно тоже было адресовано в Жирону, и жаль, что их нельзя было отправить в одном пакете, потому что тогда мы обе сэкономили бы много денег. Боюсь, что он говорил о Саре и что письмо было адресовано Иосифу. Берегись его, Мордехай. Боюсь, он может быть опасен».
— Вы подозреваете, что тот молодой человек, который первым представился вам, был сын Сары? — спросил Исаак. — Он мог узнать подробности жизни вашей семьи от Рувима и от матери.
— Этого не может быть, — заговорил Мордехай. — Молодой человек, который приходил ко мне, не мог быть сыном прачки, судя по всему, уличной шлюхи, хотя Перла все еще жалеет ее. Он как будто хорошо воспитан, почти образован. И вот что еще — если он сын Сары, то не имеет никакого отношения к ядовитым микстурам.
— Почему?
— Потому что его тело было обнаружено примерно через неделю после того, как он исчез из Сант-Фелиу.
— Но вы уже говорили, что сомневаетесь, что это было его тело, — сказал Исаак. — Во время штормов тонут многие, а неделя в море может вызвать много изменений в человеческой плоти.
— Исаак, Исаак, вы можете быть жестоким, когда противопоставляете свой ясный разум моему. Я по-прежнему утверждаю — мы знаем слишком мало, чтобы судить.
— Вполне возможно, — сказал Исаак.
— Можете прислать ко мне юного Даниеля, как только он позавтракает? Я хочу услышать, что он узнал, из его собственных уст и поблагодарить его за труды. В день своей свадьбы он не пожалеет, что оказал мне такие услуги, — сказал Мордехай. — Он замечательный молодой человек. Завидую вашему будущему зятю, Исаак. Только не говорите этого моим дочерям.
— Я бы с удовольствием прислал Даниеля, — сказал Исаак, — но он еще не приехал. Если он вез эти письма, то, видимо, отправил их с курьером, как только судно вошло в порт, а сам собирается вернуться без спешки. Или же они прибыли в четверг на быстроходной галере.
— Исаак, мне трудно поверить, что Даниель отправит письма вперед, чтобы иметь возможность ехать без спешки. А если это так, я не уверен, что завидую вашему будущему зятю. Сеньора Ракель, должно быть, чувствует себя совершенно заброшенной, если радости дороги для него значат больше, чем ее прелестные улыбки.
