Нельзя сомневаться, что без глаз человек может видеть.
Исаак прочел вечерние молитвы и приготовился к ночи. Однако, вместо того чтобы искать кушетку, набросил на плечи большую шаль для тепла и уютно уселся в массивное кресло.
Все его познания и интуиция говорили ему, что, если ничего не предпринять, завтра невиновного будут судить за убийство, приговорят и выдадут городским властям, чтобы на другое утро повесить. Сведения Даниеля кое-что объясняли и были интересны во многих отношениях, но Луку они не спасут.
Он убеждал себя, что его уверенность в невиновности Луки должна откуда-то исходить. И поэтому где-то, даже без знания, кто настоящий убийца, должно быть какое-то знание, какая-то нить логических доводов, которые могут убедить епископский суд в невиновности Луки. Или эта вера пришла просто от самонадеянности и сочувствия Ромеу и Рехине? Верил ли он, что, поскольку сказал, что Лука невиновен, это должно быть правдой, так как он это он и поэтому прав? Исаак содрогнулся. Только сумасшедший или богоподобное существо могут так думать, а он надеялся — нет, знал — что не является ни тем, ни другим.
Исаак уставился в бездонную темноту и прислушался к голосам, сохранившимся в его сознании. «Он провел два дня, готовя лекарство, основанное на том, что видел, как готовил его учитель». Это был мягкий голос Рехины. «Он рассказывал мне о травах, которые находил в окрестностях Генуи». Это был голос Юсуфа. «Лука рассказывал мне о своей жизни на Мальорке и о проведенном на Сардинии времени». Это был голос Ромеу. Не Генуя, а Сардиния. Зачем лгать о том, где он бывал? Или он побывал в обоих местах? С какой стати путешествующему столяру собирать травы в Генуе — или на Сардинии? И с кем?
Не успел он найти какой-то разумной причины, как послышался стук в дверь, такой тихий, словно по ней провели веточкой с листьями.
— Да? — негромко произнес он.
— Господин, вы не спите?
— Входи.
— Томас проснулся и чувствует себя лучше, — сказал Юсуф. — Глаза выглядят нормально, и он вспоминает кое-что.
— Тогда нужно немедленно идти. Только на сей раз пойдем через ворота.
— Откуда вы знаете, что я не проходил через них?
— Потому что не слышал, чтобы к тебе обращался кто-то, когда ты входил, не слышал, как ты будил Ибрагима, не слышал скрипа ворот, который может разбудить мертвого, когда ты входишь подобающим образом.
— Потому я и не вошел так, господин, — сказал мальчик тоном оскорбленной невинности. — Не хотел ни беспокоить тех, кто во дворе, ни будить весь дом. Но теперь пойду, открою их как можно тише.
— Не как можно тише, Юсуф, но лишь с достаточным шумом, чтобы привлечь внимание Ракели.
Исаак взял легкий плащ, набросил на плечи и последовал за мальчиком во двор.
— Папа? — негромко произнесла Ракель.
— Ты еще здесь, дорогая моя? — спросил Исаак. — Мне нужно идти в дом Ромеу. Даниель с тобой?
— Да, сеньор Исаак, — ответил он.
— Тогда попрошу тебя об одолжении. Можешь посидеть с Ракелью, пока я не вернусь? Если холодно, можешь взять теплый плащ в моем кабинете. Закроешь за нами ворота, и, когда я вернусь, никого не придется беспокоить.
Мальчик лежал в постели, глаза его были широко открыты, в руке он держал кусок хлеба. Рядом с ним на табурете стояла пустая тарелка со следами супа.
— Сеньор врач, — сказал он, — я теперь могу вспомнить многое.
— Превосходно, — сказал Исаак. — Я рад. Как твоя голова?
— Временами побаливает, — ответил мальчик, — временами совсем ее не чувствую.
— Почему бы не показать, как много можешь вспомнить, рассказав о себе? — спросил Исаак. Мне интересно, как ты оказался в Жироне. По твоим словам, ты из Фигереса?
— Нет, сеньор, — заговорил Томас. — Я отправился туда, потому что мне сказали, что мой дядя, брат отца, уехал туда во время чумы. Но я не смог найти ни его, ни кого-то, кто о нем слышал, только один человек сказал, что он немного пожил там, а потом уехал в Жирону. Вот я и пришел сюда.
— А ты откуда?
— Из Сант-Фелиу, — ответил он. — Мы жили у моря. Во время одного из набегов моя мать, видимо, погибла, но я спрятался, и меня никто не видел. Какие-то люди ехали в Фигерес и взяли меня с собой. И вот что я вспомнил, сеньор.
