Я чувствовал тяжесть в руке и счастье в душе. Я был с оружием: попробуй — тронь меня! Вырос на голову, в общем… Пацаны, видно, переживали то же самое, уже скрещивали свои шпаги. В.В. жестко пресек баловство. Он выстроил нас и критически осмотрел. Форма была на один размер, и те, кто был крупнее, выше среднего, смотрелись не лучшим образом: ноги и руки торчали, как у буратин. Успокоил их обещанием подобрать на складе соответствующий размер. Сам В.В. был в костюме, перчатке и держал под мышкой шпагу:
— На первый — второй рассчитайтесь! Вторые номера четыре шага вперед. Так. Начнем. Со стойки в бою, — В.В. прошелся вдоль рядов. — Представьте, что сидите глубоко в кресле, чуть нагнувшись вперед…
В.В. несколько раз присел: показал и боком, и со спины.
— Та рука, которой держите шпагу, вытянута вперед. А вторую поднимите так — будто собираетесь почесать за ухом. Вот так…
И он, сгруппировавшись, продемонстрировал нам стойку.
Признаться, дома, в тайне от всех, я копировал те позы и выпады, которые видел наверху у старших. И для меня эта стойка не представляла первоначальных неудобств, которые вызвали смешки у некоторых наших. В.В. ходил между нами и поправлял ноги-ноги, шире колени; а ты локоть, локоть держи, почему висит… Тут он вышел и объяснил, это в некоторых зарубежных школах вторую руку держат на поясе — вот так! — но у нас считается целесообразнее держать ее наверху, так как при выпаде мы кидаем ее вниз и это сообщает нам дополнительный импульс — вот так!.. Тут он кинул руку одновременно с прыжком на правую ногу и пронзил в глубоком выпаде невидимого соперника — так стремительно и красиво, с этакой энергией и напором, что у меня вырвался вздох восхищения и екнуло сердце — будь там настоящий противник, ему бы туго пришлось!
Когда уходили, каждый получил задание — ушить раструб на своей перчатке (чтобы плотно облегала руку) и выучиться правильно делать стойку.
Ехали гордые, у всех «бандуры» за плечом. А рядом несчастные, у которых шпаг не было. И какие свершения ожидали нас! Мы болтали, смеялись, привлекали внимание. Да простят нас те пассажиры! Мы пожинали плоды своих трудов, тяжких трудов, и были чуть пьяны, но пьяны светлой радостью, чистой и бескорыстной, поэтому-то и делились ею — неоглядно и не жалко…
В скверике, возле бараков, где обитал Джамал Муратов, напротив одной из многочисленных контор «кирпички», стоит памятник Ленину: прямоугольный постамент, на котором большая голова. Голову любили голуби. Любовь их, однако, была делом грязным. Поэтому перед праздниками (а их у нас множество, ну не напрягая памяти: День национального ковра, День национального скакуна, День нашего флага, День независимости, День рождения нашего общего любимого и непревзойденного Мульк-баши — отца нации, главы народа, День конституции и т. д.) голову очищали и на несколько суток окутывали красной тряпкой. Зрелище ужасное, и не только для птиц: на плечах залитая кровью голова…
Голову Ленина должны были скоро, как сказал Джалал, убрать, а на ее место поставят другую — голову эдже (мамы) нашего общелюбимого и непревзойденного Мульк-баши. Портреты, памятники и бюсты его матери уже стали появляться в общественных местах: бабушка в белой шали, с добрым морщинистым лицом. А вот каки (отца) у него не было. Рос наш президент без отца в детском доме.
Памятник любили не только голуби: на бетонном подножии девчонки рисовали классики, прыгали через скакалки и резинки. Пацаны бегали вокруг, прятались в близрастущих живых изгородях и, продираясь сквозь них, бежали застучать себя о постамент… Но самым шиком было забраться на макушку. Это делали почти все, когда там было чисто.
Рядом со сквером располагались кирзаводские бараки. А если залезть на плечо памятника, то увидишь и широкую, сложенную их кирпичей, стену завода.
Вот сюда и привел меня Джалал. Мы постояли немного, и вскоре вокруг нас собралась группа чумазой и голопузой ребятни: в старых бейсболках со сломанными козырьками на стриженных под ноль головах, на некоторых были засаленные, захватанные тюбетейки; босиком, в одних трусах. Грязь настолько въелась в их щеки, локти, колени, животы, что те жалкие крохи воды, которые доставались коже, лишь беспомощно растекались по поверхности, оставляя чуть светлые разводы, их тела можно было читать как карту: вот моря, океаны, острова, береговая линия материка…
