Луна кажется фрагментом гор: оторвалась и застыла над ними — такая же голубо-бледно-белая, затерянная за далью и годами. Вместе они: горы и луна — не были одиноки, и молчание их было тайным разговором.
За горами жили иностранцы. Я не мог представить: как можно быть иностранцем? Это значит они не такие как мы: разговаривают не так, смеются не так, едят другую пищу, их дети играют по-другому. В общем, бедные-бедные иностранцы: как же можно жить иначе? Не так как мы? Это значит хуже нас…
А еще папа говорил: у них идет война.
Я стою на высокой стене, окружающей папину работу, и смотрю, как раскинулся город. Столица нашей республики. Папа переводит его название: Город Любви, а можно Город Влюбленных…
Город плоский, повторяет плавные изгибы холмов; с широкими проездами; проспектами; бульварами, по которым, пуская лобовыми стеклами зайчиков, тянутся вереницы машин. Иногда по этим широким улицам пролетают пылевые бури. Ветер с недалекой пустыни приносит тучищи песка, и он, затеняя дневной свет, обрушивается на здания и деревья, сечет стекла, стены, бегущих людей. В эти минуты мне страшно. И я совершаю некое магическое действо: у меня на полке, лицевой обложкой вверх, лежит детский журнал — вот его и переворачиваю. Теперь уже нижняя оказывается наверху. На ней — Маленький Принц со шпагой и в плаще; его я выпускаю на борьбу со стихией, и когда он победит (а так происходит всегда — бури утихают), то вновь уйдет на отдых, а на смену ему придут Незнайка и его друзья, которые созданы для солнца и безоблачных дней.
Сейчас тихо, и в зное полудня, в районе Гаудана, колышется тройка экспериментальных сейсмоустойчивых пятиэтажек, а на западе заходит на посадку самолет. Я люблю эти моменты: тяжелые серебристые птицы, отсвечивая прошитыми клепаными брюхами, с гулом, плавно снижаются или поднимаются над неохватным, расстеленным на холмах городом.
За моей спиной гудят печи. Печи длинные — в них яростный огонь. Газ с ревом выходит из сопла и калит в штабелях кирпич. Кирпич закладывают подъемные краны. Они стоят на рельсах возле печки. Моя мечта залезть на кран. Но отец не разрешает — остается лишь смотреть: на решетчатые фермы; на фанерную кабину (люк в полу); на тросы; барабаны, крутящиеся туда-сюда; на бетонные противовесы; на толстый жгут электропитания и вагонные колеса — они тихонько крутятся и кран ползет по рельсам… Скоро он будет выгружать краснозвонкий кирпич на «КамАЗ», стоящий рядом. Я еще читаю надпись по-русски на бетонном заду крана: «Не стой под стрелой!»
«КамАЗы» ездят часто. От них пыль столбом — песок висит стеной. У отца в кабинете против этой пыли пара штук респираторов. Я выпрашиваю один. В респираторе я похож на мутанта. В нем душно, а ожидал струю свежего воздуха (как он кондиционера), но дышится ничуть не легче — лишь запах поролона и замши с резиной. Я разбираю респиратор. Мне нравятся всякие тонкие пленочки и резные пластмассовые кружочки. Обратно еле собрал… Бросаю это занятие и начинаю исследовать торцевую стену администрации, у которой растут акации, сливы, шелковица и под ними стоит полумрак. Дядя Ильяс — папин водитель — ловит медведок. Он бьет по земле и азартно кричит: «Лавы! Лавы!» А я бесславно трушу… Медведки не похожи на знакомых мне жуков: с брюшком червяка, с крыльями поденки, хвостатые и с мою ладонь. А лапы — мини-экскаватор. Они юрко бегают и скрываются в траве. Я знаю: на них клюют сомики, дядя Ильяс объяснил — он заядлый рыболов.
Подходил к середине октябрь. Вместе с летом миновало мое южное детство, а на его место пришла неизвестность: душа наполнилась тревогой и смутной неурядицей. Эффект витрины исчез, я уже не был отделен от этой жизни налетом пришельца, незнакомца — гость стал жильцом. Пока неприкаянным.
Папа занят обустройством делового проекта. Он стал менеджером на АО «Керамик» и пробивал новую линию по выпуску глиняного ширпотреба: возил на Совет директоров свою коллекцию сервизов, распечатки бухгалтерии и все экономические расчеты и раскладки — предусмотрительно вывез все с собой. Мама все кивала на дискеты и шутливо замечала: экономический шпионаж карается по закону. «Всего лишь утечка мозгов», — отвечал папа.
