Разгребая очередное непотребство, он смачно выражал сомнение в интеллектуальном уровне человека разумного.
Она же, ловко наполняя очередной черный мешок, лишь улыбалась застенчиво и виновато, как будто стараясь оправдать все людские грехи, слабости, недостатки, глупости.
Неделя пронеслась с неимоверной скоростью, как будто сутки укоротили, по крайней мере, вдвое.
По вечерам солнце уставало превращать осколки стекла в россыпи бриллиантов, консервные банки — в цирковые софиты, а использованные презервативы — в сброшенные шкурки загадочных ночных существ.
По вечерам заканчивали нектарную вахту суетливые пчелы, а кузнечики — зеленые, серые и бурые — усиливали свою монотонную трескотню.
По вечерам назойливо порхающие расфуфыренные бабочки сменялись скромными ночными мотыльками.
По вечерам ботаники объединялись у общего костра с энтузиастами чистоты и пели под расстроенную гитару песни чувствительного содержания.
А она и он, под многочисленные завистливые взгляды, уходили вдоль русла, вниз или вверх по течению неспешной реки.
И никто даже не догадывался, что влюбленные только присматривались друг к другу, каждый день медленно и неуклонно сокращая дистанцию.
Им не требовалось выяснять словами постепенно складывающиеся отношения.
Им было достаточно идти рядом, рука в руке, вдоль уреза воды.
Убегали в осоку проворные кулики.
С паническим трепыханием взлетали селезни.
Тяжело уходили под заросли ив нагуливающие жир дикие гуси.
Ныряла осторожная ондатра.
Рыба плескалась и множила круги в заводях.
Неделя пронеслась с неимоверной скоростью, как будто сутки укоротили, по крайней мере, вдвое.
А на исходе седьмого дня случилось то, что должно было случиться.
Он первый раз поцеловал ее.
Она ответила многообещающим всплеском нежности.
Он понял, что не зря, совсем не зря окончательно провалил сбор обязательного гербария.
Процеловались они до рассвета.
Впрочем, она не позволила ни себе, ни ему ничего, кроме затяжных и вдохновенных поцелуев.
А затем случилась внезапная и скоропалительная разлука.
Ровно в полдень, за десять минут до обеда прикатил координатор движения по очистке поймы.
Координатор оказался велеречивым начинающим демагогом с хорошо поставленным голосом и с явными признаками дальнейшей блестящей карьеры на политическом поприще.
Координатор произнес эмоционально насыщенную, короткую, но эффектную речь, в завершение которой сообщил о своем завтрашнем бракосочетании и огласил имя невесты.
Раздались бурные аплодисменты со стороны активистов антимусорного движения.
Но ни один из практикантов-ботаников не захлопал в ладоши.
Однокурсники подставленного влюбленного недоумевали вместе с ним.
А толстая доцентша успела шепнуть обманутому и несчастному о том, что, несмотря ни на что, поставит ему отличную оценку.
А он беспомощно и растерянно смотрел, как уводят его едва не состоявшуюся половину.
Кто-то из ботаников свистнул вслед удаляющейся паре.
Кто-то крикнул ироничное «горько!»
Кто-то похлопал неудачливого ухажера по спине.
А он смотрел — тупо и бессмысленно.
Бессмысленно и тупо.
И губы, познавшие блаженную сладость ответных поцелуев, свело в усмешливой судороге.
Прежде чем сесть к жениху в навороченный внедорожник, она все же обернулась.
С улыбкой, подпорченной нескрываемой печалью, она простилась с безумным солнцем, притихшей рекой и с очищенными от мусора берегами.
И уехала навстречу неизбежной свадьбе…
— Так я, не собрав гербария, получил все же отличную оценку.
— Наверное, из вас вышла бы хорошая пара?
— Сомневаюсь.
— А что, из нее получилась плохая жена?
— Чего не знаю, того не знаю. Врать не буду.
Егерь прошелся от окна к рации.
— Она же была не из нашего, Принси, города.
Задержался у стола.
— Может, хватит ворошить прошлое?
— Последний вопрос.
— Если только последний…
— Значит, это из-за нее ты оказался здесь?
— Нет. — А…
— Принси, давай больше не будем ударяться в печальные воспоминания.
— О'кей.
— Лучше ты поспи еще. А я займусь хозяйством.
Егерь, наклонившись к полу, нашарил стальное кольцо и рывком открыл квадратный люк, ведущий в закрома.
— Приготовлю обед. Тебе надо поесть.
