— По корабельным законам?
Снорри поднял бровь. Город Крат теперь казался просто пятнышком в воздухе.
— В том смысле, что на корабле нет законов.
— Ха! — Он чуть прищурился. — Мы такие же люди, как все. Кто-то хороший, кто-то плохой. По большей части — ни то ни другое.
Я присвистнул.
— А сколько тебе вообще лет, Снорри?
— Тридцать. Наверно.
— Тридцать! Когда мне будет тридцать, надеюсь, я не перестану радоваться жизни.
Он снова пожал плечами и чуть улыбнулся. Снорри толком не обиделся. Что вообще-то хорошо.
— Там, куда мы едем, дожить до тридцати — уже непростая задача.
— Есть хоть что-нибудь хорошее на этом Севере? Ну, хоть что-нибудь? Что-то такое, чего я не могу найти в теплых краях?
— Снег.
— Снег — это плохо. Это просто холодная вода, которая сошла с ума.
— Горы. Горы красивые.
— Горы — это неудобные куски камня, которые мешаются на дороге. И потом, если уж горы, то пусть это будут Аупы, что у меня на родине.
Мы с минуту скакали молча. Движение на дороге стало менее оживленным, но на длинных прямых отрезках все еще попадались повозки, всадники и даже пешие путники.
— Моя семья, — сказал он.
И хоть я и не претендую на мудрость, мне хватило ума промолчать в ответ на это.
Лето, запоздало приветствовавшее нас в Анкрате, сошло на нет по мере продвижения на север. В городке Хофф, среди готовых к жатве полей, в день, уже очень похожий на осенний, Снорри повел нас на восток от дороги на Рим.
— Мы могли бы сесть на корабль в порту Конахт, — сказал я.
— Людей истинного Севера в Конахте не любят, — ответил Снорри. — Мы слишком часто наносили им визиты.
Он погнал Слейпнир по неухоженной заросшей тропе, ведущей на восток, к горам северного Геллета.
— Думаешь, тертанцы лучше?
— Ну не то чтобы лучше, — признал норсиец, — но в Маладоне нас примут несколько теплее.
— Их вы реже навещали?
— Мы там останавливались. В Маладоне наймем корабль. У меня там родня.
— Хорошо бы, а то тащиться дальше на восток не хочется. — К востоку от Маладона был Ошим, а туда никто не ездил. В Ошиме Зодчие некогда соорудили колесо, и с тех пор любая сказка, после которой снятся кошмары, начинается: «В стародавние времена, неподалеку от Ошимского колеса…»
Снорри кивнул с серьезным видом.
— Маладон. Сядем на корабль в Маладоне.
Горы перебросили нас через осень прямо в зиму. Скверные были времена, хоть мы и закупились в Хоффе теплой одеждой и провизией. Я платил, торгуясь больше, чем обычно, так как понимал, что кусочки серебра могли вымостить мой путь домой, в теплый Вермильон.
Среди геллетских гор мне страшно не хватало той роскоши, которую мы едва вкусили в ту единственную ночь в Высоком замке. Даже вонючие койки «Падающего ангела» были сущим раем по сравнению с ночлегом на голых скалах под пронизывающим ветром на склоне какой-то безымянной горы. Я предложил Снорри более долгий, но менее трудоемкий путь через Красный замок. Мерл Геллетар, тамошний герцог, был племянником моей бабки и из долга перед семьей помог бы нам.
— Нет.
— Какого черта?
— Слишком далеко в объезд.
Снорри раздраженно бормотал — для него это было необычно.
— Это не причина.
Он всегда сердился, когда врал.
— Нет.
Я подождал.
— Аслауг предупреждала, что туда нельзя.
— Аслауг? Разве Локи не называют отцом лжи? А она его дочь… — Я помолчал, думая, что Снорри сейчас начнет это отрицать. — Значит, тогда она… ложь?
— В этот раз я ей верю.
— Гммм.
Мне не понравилось, как это прозвучало. Когда ваш единственный попутчик — псих под два метра ростом, да еще и с топором, узнать, что он почти поверил в демона, нашептывающего ему в ухо на закате, — не то, что может поспособствовать крепости ваших нервов. В любом случае спорить я не стал. Баракель говорил мне с утра ровно то же самое. Возможно, когда ангел опять зашепчет мне на рассвете, я ему поверю.
Той ночью я видел во сне Сейджеса, кротко улыбающегося про себя, глядя на доску, по которой двигали меня — с белого квадрата на черный, с черного на белый, из тьмы на свет… Снорри был рядом, его тоже двигали, и все вокруг нас были фигурами в тени, перемещающимися согласно хитроумному замыслу. Серая рука толкала пешки вперед. Я почувствовал прикосновение Молчаливой Сестры и шагнул с черной клетки на белую. За ней высилась другая тень, много выше, глубокого алого цвета, — Красная Королева вела самую долгую игру. Мертвая черная рука потянулась через всю доску, высоко над ней — другая, полночно-синего цвета, что вела ее и направляла, — я почти видел нити. Вместе Синяя Госпожа и Мертвый Король передвинули коня, и без предупреждения передо мной встал нерожденный — лишь простая белая фарфоровая маска скрывала его ужасный облик, дабы уберечь мой здравый рассудок. Я проснулся с воплем и уже не заснул до рассвета.
