— …трахался лучше некуда. — В дверях соседней комнаты, лицом внутрь, стоял мужчина. Со спины он напоминал старшего из двух наемников, сидевших в нише прошлой ночью. — Ну что, пойдем?
— Скажи им — через час. Я буду готов через час. — Это тот, что помоложе, внутри.
Старший пожал плечами и ушел, закрыв за собой дверь. Женщина в комнате сказала что-то о принце, но я толком не расслышал — дверь помешала. Мужчина — это был действительно тот давешний тип — прошел мимо меня, губы его изогнула легкая улыбка.
До меня дошло, что одежду можно натянуть на себя и не тащить ее в руках. Я оделся, не без труда — очень уж все болело, — и спустился по лестнице.
В баре было уже почти пусто, разве что горстка братьев, дремлющих за столами, уронив голову на руки, и Снорри посередине, атакующий сковородку яичницы с беконом. Рядом с ним сидел темноволосый человек из коридора.
— Ял! — заорал Снорри так громко, что у меня голова опять начала раскалываться, и помахал мне. — Выглядишь паршиво, иди-ка поешь!
Я решил повиноваться и сел за стол на таком расстоянии от его завтрака, какое мог выдержать мой желудок.
— Это Макин.
Он ткнул вилкой с беконом в своего соседа.
— Обалдеть как рад, — сказал я, не чувствуя ничего подобного.
— Взаимно, — вежливо кивнул Макин. — Похоже, в этом заведении клопы — сущие звери.
Он посмотрел туда, где из-под моей распахнувшейся куртки виднелись грудь и живот.
— Вот дьявол!
Меня и правда покусали. Следы зубов Эммы выглядели как большущие оспины.
— Одна женщина сказала, вы с братом Эммером вчера что-то не поделили?
Снорри засунул в рот чуть не полсвиньи и пальцем заправил свисающие лохмотья бекона.
— Этот Эммер ушлый малый, — сказал Макин и закивал. — Шустрый такой, и в голове что-то да есть.
Он постучал себя по лбу.
— Да нет. — Я решил не распространяться. — Все в порядке.
Снорри сомкнул губы и принялся жевать, косясь на мои укусы. Я запахнул куртку.
— Да дело твое, — сказал он, подняв бровь.
— Каждый выбирает свой путь сам, — сказал Макин и потер подбородок.
Я вскочил на ноги — и тут же пожалел о столь резком движении.
— Да чтоб тебя, сижу, понимаешь, и смотрю, как ты жрешь свинью, как… как…
— Свинья? — подсказал Снорри. Он поднял тарелку и соскреб жареные яйца прямо в рот.
— Мне нужно помыться, переодеться во что-то приличное и поесть в сколько-нибудь цивилизованном заведении. — Голова раскалывалась, видимо желая, чтобы я треснул пополам. Я ненавидел весь мир. — Встретимся в полдень у ворот замка.
— Уже полдень!
— В три часа! — крикнул я из дверей и выполз на свет божий.
Солнце взирало с запада на то, как я карабкался по высокому холму к наружным воротам Высокого замка. Я отмылся от дорожной грязи в бане, так, что вода стала черной, постригся, усмирил головную боль порошком, в действенности которого аптекарь торжественно поклялся, заметив, что он также помогает от чумы и водянки. И наконец я купил свежую льняную рубашку, которую без труда подогнали по фигуре, бархатный плащ с опушкой из того, что выдавали за горностая (на самом деле это, видимо, была белка), и посеребренную пряжку. Не то чтобы этот наряд был достоин принца, но в нем я хотя бы сойду за дворянчика, если ко мне не будут слишком приглядываться.
Снорри не явился. Я подумал, не пойти ли одному, но решил, что не стоит. Мало того что иметь телохранителя вроде как престижно, так еще я находил пользу в том, что кто-то охранял мое тело. Особенно псих под два метра ростом, здоровенный и невольно заинтересованный в том, чтобы не дать мне умереть.
Прошло, наверно, еще с полчаса, прежде чем я заметил внизу на широкой улице своего норсийца. Он вел на поводу Слейпнир и Рона, но хотя бы догадался не прихватить с собой никого из братьев.
— Кляч надо было оставить в конюшне.
Я решил, что будет неразумно бранить его за опоздание. Он лишь ухмыльнется и хлопнет меня по спине, будто я шучу.
— Я подумал, что на равнине пешком ходят только нищие. — Снорри хмыкнул и потрепал Слейпнир по шее. — И потом, я привязался к этой старушке, и она честно таскает меня.
— Лучше пусть думают, что у меня где-то неподалеку стоит в конюшне нормальная лошадь, чем тащить к воротам эту парочку на смех караульным.