— Язычник стал слугой тьмы. Ты обязан сдать его какому-либо подходящему члену церковной инквизиции.
Баракель говорил совсем негромко, но в его голосе было что-то такое, что я не мог игнорировать. И тон его страшно раздражал.
— Ч-что?
— Его необходимо арестовать.
Я зевнул и потянулся. Приятно снова оказаться в кровати, пусть и одному.
— Я-то думал, Снорри — твой любимчик. Тот, кем я точно не смогу стать.
— Даже язычник может обладать чертами характера, достойными восхищения, а в диких краях встретить образец для подражания непросто, принц Ялан. Однако он не наделен истинной верой и потому одержим и безнадежно запятнан. Дыба и костер — его последний шанс облегчить приговор в аду.
— Гммм. — Я почесал яйца. Чужие блохи — не столь большая цена за удобство сна в нормальной постели. — Не думаю, что он скажет мне за это спасибо.
— Нужды Снорри не имеют значения, принц Ялан. Зло, овладевшее им, должно быть выжжено. Ее нужно обратить в огонь и…
— Ее? Значит, ты знаешь ту, что едет со Снорри? Старая приятельница, да?
— Всякий раз, издеваясь надо мной, ты подвергаешь свою душу опасности, Ялан Кендет. Я — слуга Бога на земле, сошедший с небес. Зачем…
— Зачем Бог сотворил блох? Разве он тебе сам не говорил? А, попалась, паразитка! — Я раздавил ее ногтем. — Ну и что у нас сегодня, Баракель? Что-то полезное, что мне нужно знать? Давай-ка послушаем эту божественную мудрость.
Не то чтобы я не верил, что он ангел, и уж тем более я не рвался обсуждать возможность существования таковых — у меня на шее все еще были синяки от пальцев мертвяка, — просто я считал, что конкретно Баракель — не лучший образчик. В конце концов, ангелы должны быть такими величественными, в золоте и перьях, с пылающими мечами, и изрекать мудрость на разных языках. Я не ожидал, что ангел будет прятаться и бубнить мне в ухо поутру, что пора вставать, да еще и голосом, подозрительно напоминающим отцовский.
Баракель немного помолчал, потом петух проорал дурным голосом осанну рассвету, причем совсем близко, и я решил, что ангел уже ушел.
— Темные путники на дороге. Рожденные пламенем. Принц послал их. Принц тьмы и мщения, принц молний. Принц терний. Они — его порождение. Посланцы грядущей судьбы.
Эта тирада заставила меня, опять было задремавшего, встрепенуться.
— Какая чушь — что-то подобное расскажет за полмедяка предсказательница из Тэпрутова цирка. — Я еще раз зевнул и снова почесался. — Какой принц? Какая судьба?
— Принц терний. Тот, чей род обрушит небеса в пекло и раскроит мир на части. Его дар — смерть ангелов, смерть…
И, к счастью, он притих, а солнце тем временем расчистило горизонт за пределами моей заплесневелой каморки.
Я потянулся, зевнул, почесался, поразмышлял о конце всего сущего и снова заснул.
Мы покинули постоялый двор, предварительно позавтракав потрохами и жареной картошкой и запив их легким пивом. Пока что прославленная анкратская кухня казалась наименее приятным из того, что было в этой стране, но, когда едешь на лошади много недель подряд, вырабатывается такой аппетит, что сожрать можно что угодно. Даже лошадь.
Снова выехав на дорогу, ведущую в Рим, с грязной тропки, я привычно предался мечтаниям, тем, что вполне могут доконать вас в пустынной местности, но это та роскошь, которую нам предоставляет цивилизация. Я сообразил, что понятия не имею, что за штука печень, и что точно больше не буду такое есть, тем более на завтрак, тем более с чесноком.
Снорри прервал мои размышления, показав вперед, на дорогу. Группа потрепанных путников направлялась на север к городу Крат, перегородив нам путь; кто-то катил тачки, другие тащили пожитки, а при некоторых были лишь лохмотья. И ни единой чистой руки или ноги: все были перемазаны какой-то черной грязью.
— Беженцы, — сказал Снорри.
Темные путники. В голове прозвучало эхо пророчества Баракеля.
Когда мы их нагнали, оказалось, что у многих были еще свежие открытые раны, и все, мужчины, женщины и дети, были черны от сажи или засохшей грязи, а может, от того и другого. Снорри подогнал Слейпнир поближе и извинился. Я последовал за ним, стараясь не дать никому из них дотронуться до меня.
