Когда есть куда идти, иногда приходится прибегать к крайним мерам. Баракель все талдычил о моем происхождении. Образ Красной Королевы, властной, бесстрашной, владел моим воображением — но за ее плечом я видел Гариуса и Молчаливую Сестру, а перед ней — своего отца. Я достаточно поносил его в более счастливые времена, называл трусом, негодным клириком, но в глубине души знал, что сломало его, и знал, что он выстоял, когда моя мать нуждалась в нем, и не сдался своим демонам, когда ее было уже не спасти.
Я шагнул к трещине, расколовшей мир, опустился перед ней на одно колено и простер руки.
— Она моя, я создал ее, и чары, породившие ее, происходят из моего рода, нерушимой цепи кровных связей, привязывающей меня к той, что изрекла заклятие.
И я протянул руку и сомкнул трещину.
Она вспыхнула по всей длине, потемнела, снова вспыхнула и сжалась, от нее остался лишь маленький кусочек, сияющий и темный, ведущий от той точки, где я сжимал трещину двумя пальцами.
Она изгибалась и гудела, от моей руки расходились мелкие трещинки, прямо по руке, боль была невыносимая.
— Я не могу удержать ее, Снорри.
Я уже умирал, но заклятие моей двоюродной бабки грозило доконать меня прямо сейчас.
Снорри пришлось ползти, подтягиваясь и переваливаясь через мешки, мощные мышцы рук дрожали от усилий, черная кровь текла изо рта. Но он это сделал. Его взгляд встретился с моим, и норсиец потянулся к другому концу.
— Она умрет вместе с нами? Это покончит с ней?
Я кивнул, и он сомкнул на другом конце два пальца.
Услышав треск поленьев, горящих в очаге, я расслабился. В моем сне это было адское пламя, готовое пожрать меня за грехи. Я долго лежал, просто наслаждаясь теплом, и видел лишь игру света и тени сквозь сомкнутые веки.
— Беги!
Я сел — и тут же вспомнил цитадель, нерожденного, открывающиеся двери.
— Что за хрень?
Я посмотрел на соскользнувшие с меня меха, на гладкую кожу в том месте, где меня искромсали и наверняка повредили некоторые жизненно важные органы, которыми, так уж получилось, люди набиты до отказа. Я приложил руку — и опять ничего не обнаружил, разве что чувствительность была чуть повышена. Пробежал по себе ладонями, ущипнул себя несколько раз, но не обнаружил повреждений серьезнее нескольких синяков.
Я огляделся и увидел, что нахожусь в зале в Черном форте; Туттугу подошел, чуть прихрамывая.
— Ты умер! — Я принялся искать меч. — Я видел, как тебя приложили об стену!
Туттугу ухмыльнулся и ухватился за живот.
— Хорошая набивка! — Потом посерьезнел и сказал: — Я бы и правда умер, если бы меня не вылечили. И ты тоже.
— Нерожденный?
Снорри сказал, там было не меньше дюжины. У меня пересохло во рту, и пришлось раскинуть руки, чтобы хоть как-то закончить вопрос.
— Те, что не были уничтожены, бежали. Некроманты, красные викинги, мертвяки… Все исчезли, — сказал Туттугу. — Ты-то сам как?
Казалось, его что-то беспокоит.
— В порядке. Хорошо. Даже лучше, чем хорошо. — Пальцы, прижатые к бедру там, где был глубокий порез, ничего не обнаружили. — Как такое вообще возможно?
— Так ты не… чувствуешь себя… плохим?
Туттугу плотно сжал губы, лицо было похоже на маску.
— Гм, нет… не то чтобы уж очень. — Я огляделся в поисках Снорри, но увидел лишь груды мехов и какие-то собранные пожитки. — Как это произошло?
Я же не мог вылечить себя сам.
— Это сделал Снорри. — Туттугу был мрачен. — Он сказал, валькирия…
— Ангел?
— Валькирия. Он сказал, что ему помогла валькирия. Было еще что-то, но в конце он толком не мог говорить. Он сказал… но валькирий мужского пола не бывает… Думаю, это был бог.
— Баракель? Он сказал — Баракель?
Туттугу кивнул.
— В конце? — У меня похолодело в желудке. Я помнил, во что обходилось мне каждое исцеление. — Он…
— Мертв? — Туттугу захромал к куче мехов. — Нет. Но должен был умереть. — Он откинул волчью шкуру. Там лежал Снорри, бледный, но живой. Он, кажется, спал, а не находился без сознания. Сломанные кости на лице были вправлены и кожа зашита. — Я сделал, что смог. Теперь остается только ждать.
— И долго я спал?
Это казалось важным даже теперь, когда враги бежали.
— Весь день, Ял. Солнце почти зашло.
