Я кивнул. Если у нас нет другого пути, тогда Снорри и правда лучшая кандидатура на место того, кто приведет нас к горькому концу. В любом случае, однако, мне было неприятно думать, что рангом можно вот так легко пренебречь. Может, для сыновей ярла среди снегов это нормально, но в теплой Красной Марке принц — всегда принц. Меня это в известной мере утешило, как и то, что рассвет давно миновал, а значит, Баракель не мог испортить мне настроение своим ценным мнением касательно принцев.
К вечеру второго дня мы увидели среди гор исполинское творение Зодчих. Огромная дамба перегораживала долину, она была выше любой башни и настолько толста, что по ее верху могли в ряд проехать четыре повозки, а внизу явно еще толще. Должно быть, когда-то она сдерживала широкое озеро, хотя с какой целью — непонятно.
— Стойте!
Я устал, а руины были отличным предлогом, чтобы остановиться.
Снорри спустился по склону, хмурясь, но дал нам передохнуть несколько минут, покуда я удовлетворяю свое аристократическое любопытство. Удовлетворил я его сидя, позволив своему взгляду блуждать по долине. Под дамбой из толщи скалы выходили огромные каменные трубы, видимо позволявшие некогда контролировать поток воды, но зачем — опять же неясно. Сооружение масштабом соответствовало горам, и люди на его фоне казались муравьями. Сквозь трубы могло бы пройти несколько слонов, да еще и для ездоков осталось бы место. Здесь нетрудно поверить в рассказы северян про ледяных великанов, которые создали мир и знать не желали о людях.
Я сидел на заплечном мешке рядом с Туттугу и глядел на долину, мы оба жевали яблоки, которые он достал из своей поклажи, сморщенные, но все еще по-летнему сладкие.
— Значит, все имена викингов что-то да значат. Снорри — это «атака», Арне — «орел», близнецы просто пронумерованы…
Я умолк, давая Туттугу возможность самому предложить объяснение, наверняка какое-нибудь героическое. Если имена, что там дают, неизменно попадают в точку, Туттугу должно значить «робкий толстяк», а Ялан — «удирающий с воплями».
— Двадцать.
— Чего?
— Двадцать.
Я покосился на близнецов.
— Боже мой! Бедная твоя матушка…
Туттугу осклабился.
— Да нет, это не имя, данное при рождении, а прозвище. На пиру у ярла Торстеффа по поводу победы над Ходдофом из Железных Холмов было состязание, и я выиграл.
— Состязание?
Я нахмурился, не в силах вообразить, как Туттугу вообще может одержать победу.
— Состязание едоков.
Он похлопал себя по животу.
— Ты съел двадцать… — Я попытался представить, двадцать штук чего именно может осилить один едок. — Яиц?
— Почти. — Он потер свои подбородки, заросшие рыжей щетиной. — Цыплят.
Прошло четыре дня вместо намеченных двух, когда мы наконец увидели с высоты хребта сверкающую гладь Уулиска, а за нами простирались долгие километры гор. Снорри показал на черную точку у берега.
— Эйнхаур.
Отсюда я ничего не мог сказать о том, какая участь постигла это место, разве что у причалов явно не было рыбацких лодок.
— Смотри.
Арне показал дальше на фьорд, в сторону моря. Там была ладья. С места, где мы стояли, она казалась маленькой, словно детская игрушка. У носа — красная точка. Нарисованный глаз?
— Эдрис и его дружки из Хардангера, я полагаю, — сказал Снорри. — Нам нужно поторопиться.
Дорога в Черный форт оказалась примерно такой, как ее описывал Снорри. Только намного хуже. Конечно, за нами мог следовать Эдрис, а то и обогнать нас, но на таком обширном пустом пространстве невозможно мыслить категориями погони и преследования. Либо ты один, либо не один. Мы были одни, и враги теснили нас со всех сторон. Ветер и холод Высокогорья — это то, что необходимо пережить: словами их не описать. Мы оставили позади деревья, кусты, затем даже самые неприхотливые травы, и вот мир вокруг нас состоял уже лишь из камня и снега. Снег лежал пятнами, которые далее сливались и превращались в сплошную поверхность. Дни становились короче с пугающей скоростью, и каждое утро Баракель уже не доставал меня, а лишь раскрывал крылья, золотистые от зари, и просил, чтобы я был достоин своего рода. Снорри сидел отдельно от нас, когда солнце заходило, срываясь с неба и таща за собой долгую ночь. В такие моменты, когда льды пожирали солнце, я видел, как она шагает рядом с ним — Аслауг, стройная красавица, сотворенная из мрака, и по пятам за ней следует паучья тень, угольно-черная на фоне снега.
