Снорри просто не верил, что Сломай-Весло позволит повести себя на высокие льды, какое бы безумие ни поразило островитян и их мертвяков. Свена Сломай-Весло вела жадность, он был готов на риск, но не на такой, не настолько самоубийственный. Понимая это, Снорри шел по краю ледяных утесов, голодный, онемевший от холода, как прежде — от яда гулей.
Когда Снорри впервые заметил темную точку, то решил, что умирает, зрение отказывает ему и эта дикая земля предъявляет свои права на него. Но точка оставалась на месте и становилась больше, пока он, шатаясь, приближался к ней. И со временем она превратилась в Черный форт.
— Черный форт? — переспросил я.
— Древняя крепость, выстроенная на дальних пределах Суровых Льдов, в нескольких километрах от них, — ее возвели тогда, когда земля эта была зеленой.
— И что… кто там сейчас? Твоя жена была там?
— Не сегодня, Ял. Я не могу говорить об этом. Не сегодня.
Снорри смотрел, как полыхает на западе. Он сидел освещенный заревом пожара, и я увидел, что его захватили воспоминания: он снова в Водинсвуде, где сжег своего сына.
Маладон — северная страна. На выезде из Восточного Тертана ее можно различить практически сразу — по тому, как здесь используется земля, по памятникам, грубо сработанным из камня и притом отличающимся мощью и красотой, несвойственной придорожным часовням Тертана. Многие дома покрыты торфом, и балки, поддерживающие кровлю, имитируют носы ладей, принесших на эти берега предков нынешних жителей. Возможно, некоторые сделаны из тех же бревен, служивших частью корпусов лодок, некогда приставших к враждебным тогда берегам.
— Значит, они — викинги? — спросил я, проходя мимо первых попавшихся на пути маладонских крестьян, собирающих урожай.
— Фитфирар. Люди земли. Хороший народ, смелый, но море выплюнуло их. Настоящий викинг знает океаны, как свою возлюбленную.
— Сказал человек, который проехал тысячу километров верхом, вместо того чтобы проплыть их на корабле.
Снорри хмыкнул. Я не стал упоминать, что сейчас он даже не ехал, а шел. Хотя в строгом смысле слова обе лошади принадлежали мне, поскольку я за них заплатил, казалось, я еду на Слейпнир с его соизволения, и стоит мне упомянуть об этом — и я окажусь на земле или как минимум буду осмеян, балованный южанин.
У кобылы после вчерашнего бегства шея, плечи и грудь были в глубоких царапинах. Я почти все утро выковыривал оттуда щепки и промывал раны. Оба глаза ее были поцарапаны и слезились. Я делал что мог, но думал, что со временем она потеряет как минимум левый. Потом я выковырял щепки из собственных рук и две — что было особенно больно — из-под ногтей. Человек из меня получился так себе, но хоть наездник приличный, а наездник сначала заботится о своем коне, потом уже о себе. Молиться я не склонен, но произнес молитву о Роне, чтобы он достиг небесных лугов, и не стыжусь этого.
Вдали небо отливало зловещим желтым светом.
— Город, что ли? — спросил я.
Город Крат коптил небо десятью тысячами труб, и это еще летом, когда работают только фабрики и пекарни. Впрочем, я не знал, что на севере бывают такие города.
— Химрифт.
— А-а!
— Ты же не знаешь, что это, да?
— Да будет тебе известно, что мне дали образование лучшие ученые умы, включая Харрама Лодта, знаменитого географа. Карта мира его работы висит в личной библиотеке папессы.
— Так да?
— Нет.
— Это цепь вулканов.
— Огненные горы. — Я был более или менее в курсе, что такое вулкан.
— Да.
— Ученые умы. Ну просто блистательны!
Через пару-тройку километров мы проехали мимо молот-камня — грубого изображения молота Тора, высеченного из валуна метра полтора высотой, стоящего у дороги. Снорри, похоже, больше интересовала разбросанная вокруг галька. Он нагнулся, чтобы рассмотреть ее, и мне оставалось или подогнать Слейпнир поближе, или оставить согнувшегося на обочине норсийца одного. Гордость удерживала меня, и я ждал посреди дороги, чтобы только не идти и не смотреть, что такого нашел хаульдр.
— Интересные камни? — спросил я, когда он наконец соблаговолил вернуться.
— Рунные. Их оставляют знахари и вёльвы. Это что-то вроде системы оповещения.
