— Не смей говорить так! — Он сделал несколько шагов, чтобы уйти, но вдруг вернулся. — Лекарства, — сказал он и сунул мешочек в руки. — Может, промывания и помогают.
— Может быть, — сказала она. — Но… это ерунда… по сравнению с тем, что сделали для нее вы. Научили ее этаким штукам. — Она коснулась ладонью его руки. — Спасибо за это.
Он стоял неподвижно, только силуэт его был виден на фоне освещенной гостиницы; дыхание на морозном воздухе окружало его ореолом.
— Вы меня с ума сведете! — сказал он и пошел прочь.
Они достигли побережья у Дюнкерка и продали там кобылу новому владельцу, пожилому лудильщику с веселыми глазами — хозяину пятнистой собаки; Эс-Ти мог смело надеяться, что лошадь будут ценить и кормить досыта за ее таланты.
Ли не так легко было расстаться с кобылой. После Руана она не пыталась вылечить глаза лошади и даже не подкармливала ее. Угощение — конфеты, яблоко, — получаемое лошадью просто так, только мешало дрессировке. Она прекратила это делать, не стала больше гладить лошадь и разговаривать с ней, даже смотреть в ее сторону. И тогда Эс-Ти захотел, чтобы все оставалось по-прежнему: пусть бы она продолжала нарушать строгие правила воспитания, бездумно балуя лошадь.
В то утро, когда он должен был передать кобылу лудильщику, Ли хмуро сказала, что у нее есть более важные дела. Она оставила Эс-Ти и лошадь у причала Дюнкерка. Ушла и не оглянулась.
Отведя лошадь в ее новую конюшню, Эс-Ти зашел в портовую лавку. Мимо проехала маленькая повозка, запряженная собакой. Ли не было видно. Он повернулся к прилавку и стал разглядывать медальон — серебряную вещицу — звезду тонкой работы. В центре ее находился крошечный страз. Эс-Ти вопросительно посмотрел на продавца.
— Сто пятьдесят, — сказал тот по-французски с фламандским акцентом.
— Дьявол! — Эс-Ти рассмеялся и уронил медальон на прилавок. — Пятьдесят. И мне нужна ленточка для него.
— Какого цвета? — спросил продавец, тут же переключаясь на английский. Он выдвинул ящик и вытащил целую радугу атласных лент. — Я не представляю, как можно продать такой медальон дешевле сотни. Серебро, понимаете? Regardez[46]… какого цвета у нее глаза, месье?
Эс-Ти улыбнулся.
— Южное море. Небо на закате. Пятьдесят пять, mon ami[47]. Я влюблен, но беден.
Продавец развел руками, держа ленточки всех оттенков сапфира.
— Ах, любовь! Я понимаю. Девяносто, и я даю вам ленточку в подарок.
У Эс-Ти оставалось сто двадцать ливров — пять английских гиней, включая деньги, вырученные за слепую кобылу. Но нужно было еще платить за постой, а потом за то, чтобы пересечь Ла-Манш, — для этого необходимо было подкупить кое-кого из контрабандистов, чтобы они молчали.
— Восемьдесят пять, месье, — предложил продавец. — Восемьдесят пять, ленточку всех цветов — под все ее красивые платья.
— Я не могу этого позволить. Дайте мне только бритву.
— Шестьдесят, милорд, — быстро сказал продавец. — Шестьдесят за медальон, бритву и сапфировую ленточку. Беспошлинно. Дюнкерк — свободный порт. Большего я не могу для вас сделать.
— La peste[48]. — Он вздохнул. — Ладно, давайте.
— Ее голубые глаза будут сиять, как звезды, месье. Я вам обещаю.
— Certainement[49], — сказал Эс-Ти, Заплатил, взял расписку об освобождении от французских налогов, затолкал сверток в жилетный карман и вышел. Некоторое время он стоял и смотрел на воду, на лодки. В памяти всплыло, как плохо он себя чувствовал, пересекая пролив в предыдущий раз. Он вернулся в лавку и спросил, где найти аптекаря.
Ли встретила его через четверть часа, когда он выходил из лавки фармацевта. Он не мог понять, почему на улице не останавливаются прохожие и не смотрят на нее, раскрыв рты от удивления. Было совершенно очевидно, что это красивая молодая женщина, переодетая в мужской костюм. Она просила дать ей его шпагу, но он не разрешил. Пользоваться ею она не умела. Эс-Ти не хотел подвергать ее риску, делая легкой мишенью для нападения других.
— Что вы купили? — спросила она.
— Сушеные фиги.
— А, фиги. — Она пожала плечами, а потом даже наградила его слабой улыбкой. — Я боялась, что вы купите какое-нибудь лекарство у этого шарлатана.
