О-о, все эти ночи, которые она провела без сна, в тревоге за него, думая, что с ним, думая, какая ему грозит опасность! Все эти утренние часы, когда сердце поднималось к горлу, едва они заговаривали с кузиной Кларой о свежих газетах! Что пишут новенького? Какие светские сплетни? Не поймали ли какого-нибудь грабителя на дорогах? Ах да, такая скука. Нет, пожалуй, ей не хочется сегодня идти в театр.
И потом однажды объявление о его поимке, прощении и прибытии в Лондон.
Она ждала.
Ну почему она допустила, чтобы это так ранило ее?
Она ждала любви. Нет. Она ни на секунду не верила ему. Она знала, что он собой представляет. И все-таки, когда Сильверинг и все, что осталось от ее жизни, сгорело перед ее глазами, она повернулась и положила к его ногам свое сердце и все свое существо.
Почему он не шел?
Она действительно ненавидела его. Ненависть, казалось, заполнила ее жизнь: она все еще ненавидела Джейми Чилтона, и Голубку Мира, и всех этих глупых девчонок, которые пришли к ней и сказали, что мистер Мейтланд послал их к ней, потому что она знает, что им делать.
Конечно, она знала. Очень легко оказалось заставить Голубку назвать свое настоящее имя, легко предсказать, что могущественный Клэрборн примет обратно наследницу такого значительного состояния, куда бы та ни убегала.
У Нежной Гармонии тоже была семья, готовая с радостью принять ее обратно и сделать все, лишь бы избежать скандала. Ли пристроила и Честь; она постаралась, чтобы все девушки, которых секта Чилтона сделала бездомными, могли где-то устроиться… Но она не простила. Она ненавидела каждую из них.
А больше всего она ненавидела Эс-Ти Мейтланда. И себя, что была такая дура, что страдала, страдала, страдала.
Ей не надо было приходить на этот бал. Конечно, Эс-Ти должен был быть на нем, овеянный своей легендарной славой. Она слышала о Воксхолле… явился туда в своей маске, притащил с собой Немо и напугал до смерти всех дам. А ведь волк — это не попугай, чтобы развлекать этих визгливых куртизанок. Тем более что Эс-Ти знал, как реагирует Немо на женщин. Надо было Ли остаться дома у кузины, как она делала все эти месяцы… ожидая, надеясь, ненавидя.
Она испугалась, очень испугалась, что с ней произойдет; чувствовала, что превращается в зловредного черного паука, запрятавшегося в свою щелку и глядевшего оттуда на мир, презирая всех и вся за то, что у них было то, чего не было у нее.
Кто-то шел по коридору. Открылась дверь, и звуки отдаленной музыки стали громче. Она почти решила убежать, не в силах отвечать на любые самые доброжелательные вопросы о ее самочувствии. Это привело бы к новым, более подробным расспросам. Поэтому Ли осталась на месте, повернувшись к двери в холл, гордая и надменная.
— Ли? — мягко произнес он.
При звуке его голоса ее подбородок поднялся выше, а спина стала еще прямее, пальцы до боли крепко сомкнулись на краю стола.
Сеньор вышел из тени на свет. Ли яростно глядела на него, мечтая только об одном — убить его взглядом. Но он остановился на месте, живой, сверкающий, в мягком свете люстры над головой.
— Я хотел тебя увидеть.
— Прошу прощения? — спросила она ледяным голосом.
— Я хотел тебя видеть. Я… не знаю, почему я не пришел.
Она просто стояла и смотрела на него, подавляя подступающее жжение в глазах. Когда слезы были уже готовы пролиться, она резко отвернула лицо в сторону.
— Ты слышала, что меня простили? — спросил он.
— По-моему, это известно всем.
Он замолчал. Она уставилась на угол стола, рассматривая на его полированной поверхности отражение своего лица.
— Ли, не окажешь ли ты мне честь…
Он не договорил. Он смотрел на нее, ожидая, что она скажет. Когда она посмотрела ему в глаза, он отвел взгляд и неуклюже наклонил голову.
— Я больше не танцую сегодня, спасибо, — деревянным голосом ответила она. — У меня болит голова.
— Я вижу, — сказал он.
Эс-Ти коротко поклонился, повернулся и исчез в тени неосвещенного коридора.
Ли не могла плакать. Слез оказалось недостаточно для ее страдания.
Эс-Ти явился на Брук-стрит на следующий день. Он должен был это сделать. Должен был. Он стоял в холле, пока его визитную карточку понесли наверх к Ли. Глаза смотрели сами собой на пятую ступеньку лестницы. Он повторял про себя, что собирается ей сказать.
