На улице уже Виталий, как я заметил, более задумчивый, чем прежде, сказал, что моей поездкой я его крепко выручу. Когда придет время покидать Кабул, никто не скажет, что некем его заменить. Он большевик и знает, что такое партийная дисциплина. Мог бы он, правда, постучаться к Серго Орджоникидзе или же к Григорию Ивановичу Петровскому. Но не в его обычаях искать покровителей.
Когда-то пришлось сменить перо на клинок, а теперь он сменит клинок на перо. Хотя здесь, дома, дел невпроворот. И мог бы он, наконец, взяться за настоящую работу. Ведь военное дело стало для него родной стихией. И он помнит сказанные ему накануне отправки в Китай слова. Ведь надо учитывать, кто их сказал. Такие люди рано или поздно выполняют обещанное…
Да! То были необычные слова и необычное обещание. Как-то, это было в 1925 году, слушатели Военно-воздушной академии Петровский (бывший комиссар червонного казачества), Марьямов (бывший комиссар полка), Владимир Примаков (бывший командир полка), Кушаков (бывший начальник оперативного отдела штаба) пригласили своих товарищей к себе в общежитие на Фурманный переулок (у Красных ворот). На той встрече Виталий сообщил нам конфиденциально о его беседе в Кремле. Там ему сказали, что советовались с Серго и считают, что очень популярного среди донского и кубанского казачества кавалериста надо перевести поближе к Дону, в Северо-Кавказский военный округ, а Инспектором кавалерии Красной Армии следует назначить Примакова. Вот только надо получить согласие Климента Ефремовича.
И тогда, когда мы собирались в Афганистан, знаменитый рейдист еще не терял надежды. Он верил, что высокое слово рано или поздно будет подкреплено согласием наркома. Наш старший товарищ мечтал, исходя из новейших требований жизни, перестроить советскую конницу, снабдить ее всем тем, что сохранило бы за ней ее первоначальную ударную силу. «Я люблю кавалерийское дело – конница ярче всего отражает живой дух революции, его силу, порыв, энтузиазм», – писал он.
Да, Примакову не довелось возглавить советскую конницу. Хотя он, как никто, был бы там на месте. Как не пришлось царскому политкаторжанину, барвенковскому ковалю Пантелеймону Потапенко получить в командование дивизию, хотя он своими подвигами и боевым опытом, своими революционными делами ее заслужил. Его последняя должность в 1937 году – помощник командира 9-й кавалерийской дивизии в Гайсине.
В Донецком областном военном комиссариате хранится его дело. Жена и сын полуинвалид-каменщик, проживающие в Константиновне, получают за П. Р. Потапенко военную пенсию. В деле бывшего червонного казака и лучшего командира полка примаковского корпуса в годы гражданской войны можно увидеть интересные свидетельства тех давних трений.
Командир корпуса Михаил Демичев в 1931 году так аттестует Потапенко: «Должности помкомдива вполне соответствует. Достоин продвижения на должность комбрига отдельной». Командующий округом Якир пишет: «Согласен с комкором». А кое у кого свое мнение: «Занимаемой должности не соответствует и с бригадой не справится. Подлежит использованию по коневодству».
Спустя год Демичев так оценивает своего боевого командира: «Занимаемой должности вполне соответствует. Зачислить в кандидатские списки на должность командира дивизии».
Прошло еще три года. Ближайший начальник Потапенко командир 9-й дивизии Константин Ушаков, легендарный воин Средней Азии, кавалер трех боевых орденов (их было на всю Красную Армию тридцать два товарища), так аттестует своего помощника: «Подлежит выдвижению на должность командира дивизии вне всякой очереди». А командир корпуса добавляет: «Согласен».
Мы большой компанией провожали Виталия с Казанского вокзала. Спустя неделю с того же перрона меня увозил поезд на Восток. Но не в Кабул. Вернувшись после проводов Примакова домой, в академическое общежитие у Храма Христа, я застал там вызов к начальству. 3 ноября в кабинете Берзина я услышал, что начальство решило – пусть Путна в Токио, а Примаков в Кабуле поработают пока без помощников. Пусть чуточку поостынут… Что Джунаид-хан вновь шалит в Каракумах, и меня посылают туда.
