– Того Гуменюка губчека шлепнула, – сказал Примаков. И снова насторожил слух. Это было его особенностью – он умел хорошо рассказывать и не хуже слушать.
– Слышал, – ответил Карбованый. – Про шо они тогда говорили при мне – знаю. А про шо без меня – не трудно догадаться. Вскоре Гуменюк ускакал. На том же самом жеребце, через которого мне выпала та рахуба. Ну, короче говоря, наутро выдали мне обрез, выделили не очень-то резвого конька, но и не совсем ледащего. «Воюй! Кроши красных! Лупи москалей!» А я… вернулся на нем до своих. Улучил момент. И прямо до кого? До нашего комиссара. Вы его знаете. По хвамилии он Новосельцев, по местности – петроградский, по прохвесии – из мастеровых. Путиловский! Одно слово – выдающий партеец! Ото как зашьются наши оружейники, то сразу до него. Он выручит. А стоим по деревням – сам шукает поврежденные молотарки, паровички. Находит и доводит их до ума. Своими руками. Шо касаемо машин, шо касаемо нашего брата. У кого порча – вылечит. Такой-то человек из любого подлеца слезу жмет… И без никакого крику, без соленых высказываний. Тихонечко, как те бабы-шептухи. Только по-хорошему. Мы за ним – хоть куды! Скажу по большому секрету, случается, шо и самого комполка нашего пропускает через решето и через веялку. И ничего – живут дружно. Так вот после того гостевания у пана Гальчевского – я прямо до него, до нашего комиссара. Но пока до него добрался, сделал по лесу круглосветное путешествие. И первое, шо я ему отрезал: «Я хоть и бандит, но красный!» А он: «То, шо ты красный, товарищ Карбованый, знаю. А снять с тебя бандита может лишь Винница». Вкратцах – слово нашего комиссара придало мне моральное состояние. Вот тогда и доставили меня до вас, товарищ комкор. Правда, полковая медицина до того отсекла мне поврежденные пальцы…
Закончив рассказ, сивобровый казак многозначительно посмотрел на командира корпуса.
– Со мной получилось, как с той Явдохой, – загадочно усмехнувшись, добавил рассказчик.
– С какой это еще Явдохой? – спросил Примаков.
– Boт послухайте сказочку. Ехал это казак Кузьма со своим кумом с ярмарки. И говорит: «Вернусь до хаты и обязательно лусну свою бабу». Кум спрашивает: «А за шо?» Кузьма отвечает: «За то, шо не встренет!» Кум ему: «А если встренет?» – «Тогда за то, шо не откроет ворота». – «А если откроет?» – «Тогда за то, шо не распряжет волов». – «А если распряжет?» – «Тогда за то, шо не подаст вареников». – «А если подаст?» – «Тогда за то, шо не поставит полкварты…» Но вот уже и хутор Кузьмы. Встречает его с улыбкой Явдоха, раскрывает ворота, распрягает волов, ставит на стол высокую макитру с варениками и еще в придачу целую кварту горилки… Кузьма с кумом закусили, выпили, а потом хозяин встал, подошел к Явдохе и все же луснул ее кулачищем по спине. «За шо?» – спросил кум. «А за то, шо сопе…»
Сказка сивобрового вызвала взрыв мощного смеха. А он, даже не улыбнувшись, продолжал:
– Так и со мной… Антон Карбованый один из первых в червонном козацтве. Поил своего коня в Ворскле Днепре, Буге, Стрые. Освобождал Харьков и Киев по два раза, ходил в Карпаты, оборонял Москву. А его за то, шо кормил голодного коня мацой, стуканули, за то, шо достал воз шоколаду, тоже для голодных лошадей, – против шерсти погладили, и за бандитского коня – луснули.
– Но, дружище, – Примаков положил руку на горячее плечо казака, – за одного битого двух небитых дают…
– Наше козацтво в огне не горит, в воде не тонет, – добавил Пилипенко. – А ты, видать, Антон, еще коренастей стал…
– Шо я вам скажу, товарищ Федя, – ответил казан. – Сердце имеет десять жил. Они рвутся от горьких думок и безделья. Они крепнут от радости и труда…
Взволнованный грустными воспоминаниями, казак снова достал свой неказистый инструмент. Поднес его к губам. Чуть прикрыл сверкавшие металлическим блеском глаза, и сразу же вагон заполнила знакомая мелодия старинной песни: «Ой, на ropi тай женці жнуть…»
– Тогда, помню, – нарушил общую тишину Федя Пилипенко, – пришлось заниматься двумя товарищами. Тобой, Антоне, и Степановым. Это бывший хозяйственник у Потапенко. Приговор по его делу остался в силе…
