Христиан Иванович издает тот же звук. [“Христиан Иванович издает тот же звук” нет]
Аммос Федорович. Нет, этого уже невозможно выгнать: он говорит точно, что как-то в детстве мамка его ушибла, и с того времени от него отдает немного водкою.
Городничий. Да, я так только заметил вам. На счет же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего не могу сказать. Да и странно говорить, потому что нет человека, который бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.
Аммос Федорович. Что ж вы полагаете, Антон Антонович, грешками? Грешки грешкам рознь. [розь. ] У меня если есть грешки, то самые невинные! Ведь я, как вам известно, беру взятки борзыми щенками.
Городничий. Ну, щенками или чем другим, [Ну, щенками или собаками] всё взятки.
Аммос Федорович. Э, нет, Антон Антонович, это совсем не то. Вот у вас, например: шуба стóит пятьсот рублей, да…
Городничий. Ну а что из того, что вы берете взятки борзыми щенками? зато вы в бога не веруете; вы в церковь никогда не ходите; а я, по крайней мере, в вере тверд и каждое воскресенье бываю в церкви. А вы… О, я знаю [А вы… Я знаю] вас: вы если начнете говорить о сотворении мира, то просто волосы дыбом поднимаются.
Аммос Федорович. Да ведь сам собою дошел, собственным умом.
Городничий. Ну, в этом случае бог знает: ежели слишком много ума, то бывает иной раз хуже, чем бы его совсем не было. Впрочем я так только упомянул об уездном суде; а оно вряд ли кто когда-нибудь заглянет туда: это уж такое завидное место, сам бог ему покровительствует. А вот вам, Лука Лукич, так как смотрителю учебных заведений, нужно позаботиться особенно на счет учителей. Они люди конечно ученые и воспитывались в разных коллегиях, но имеют, очень странные поступки, натурально неразлучные с ученым званием. Один из них, например вот этот, что имеет толстое лицо… не вспомню его фамилии, никак не может обойтись, чтобы взошедши на кафедру, не сделать [не может обойтись, взошедши на кафедру, чтобы не сделать] гримасу. Вот этак (делает гримасу). И потом начнет рукою из-под галстука утюжить свою бороду. Конечно, если он ученику сделает такую рожу, то оно еще ничего, может быть оно там и нужно так, об этом я не могу судить, но вы посудите сами, если он сделает это посетителю — это может быть очень худо: г. ревизор или другой кто может принять это на свой счет. Из этого чорт знает что может произойти.
Лука Лукич. Ах, боже мой! [Ах, батюшки!] у меня совершенно из ума вышло. [из ума вывело]
Городничий. Тоже я должен вам заметить и об учителе по исторической части. Он ученая голова — это видно, и сведений нахватал тьму, но только объясняет [объясняется] с таким жаром, что не помнит себя. Я раз слушал его: ну, покамест говорил об ассириянах и вавилонянах — еще ничего, а как добрался до Александра Македонского, то я не могу вам сказать что с ним сделалось. [что с ним делалось] Я думал, что пожар. Ей богу! [Ей, ей! цензурный вариант] сбежал с кафедры и, что силы есть, хвать стулом об пол. Оно конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать? от этого убыток казне.
Лука Лукич. Да, он горяч, я ему это несколько раз уже замечал… Право я не знаю, что и делать с ним…
Городничий. Да. Таков уже неизъяснимый закон судеб: что умный человек или пьяница, или рожу такую состроит, что хоть святых выноси.
Лука Лукич. Эко право хлопотливое дело.
Городничий. Это бы еще ничего хлопоты, худо что не знаешь, с которой стороны ожидать его, когда и в какое время. Инкогнито проклятое — вот что смущает! [Инкогнито проклятое вот и смущает] Вдруг заглянет: а, вы здесь, голубчики! А кто, скажет, здесь судья? — Ляпкин-Тяпкин, — подать сюда Ляпкина-Тяпкина! а кто попечитель богоугодных заведений? — Земленика. А подать сюда Земленику! Вот что худо.
ЯВЛЕНИЕ II.
Те же и почтмейстер.
Городничий. Здравствуйте, Иван Кузьмич! Я нарочно посылал за вами с тем, чтобы сообщить [посылал за вами, чтобы сообщить вам] очень важную новость.
Почтмейстер. Я слышал уже от Петра Ивановича Бобчинского. Он только что был у меня в почтовой конторе.
