И тут меня осенило.
— Слушай, а ведь ты прав! — воскликнул я. — Действительно, нужна палка. И, знаешь, куда короче! Просто ею надо из окна третьего этажа шуровать. Что у вас там? Во-он, прямо под сосулькой. Да ее, вижу, из окна рукой схватить можно.
Сосулька свисала до половины верхнего окна и, ухватившись теплой ладонью за ее ледяное вымя, наверное можно было подоить всю заледеневшую крышу, как доили мы в поселке неприветливую корову по кличке Киса.
— Не получится, — тряхнул головой Борька. — Наталья Умаровна не разрешит окно открыть.
— Это кто?
— Зоологичка. Там ее кабинет.
— А почему не разрешит?
— Скелеты простудятся, — усмехнулся Самохвалов. — Она, знаешь, какая! Никого к своим сокровищам не подпускает на расстояние ближе вытянутой указки. На свои деньги пылесос купила и в кабинете держит. Каждый день со скелетов пыль сдувает, чтобы выглядели элегантно. А ты говоришь — окно открыть…
Слушая Борьку, я не сводил глаз с сосульки, которая, казалось, торжествовала от сознания собственной неуязвимости. «Знала, гадюка, где с крыши сползать», — с ненавистью подумал я о сосульке. Похоже, только лассо или ружье могло помочь расправиться с нахалкой.
И тут мне в лоб угодил метко пущенный кем-то снежок. Наверное, сам великий Ньютон был меньше рад некогда рухнувшему ему на голову яблоку, чем я этому снежку — подсказчику. Потому что именно он и навел меня на мысль, как следует поступить с обнаглевшей сосулькой. Живо слепив снежок, я запустил им вверх. Испытательный полет моего снаряда протекал вяло. Земля тянула снежок к себе незримыми вожжами всемирного тяготения. Похоже, Ньютону, поневоле ставшему сейчас союзником сосульки, повезло в свое время с яблоком куда больше, чем мне. Оружие явно требовало усовершенствования.
— А запечём-ка в снежок начиночку! — подсказал Борька и, показывая пример, живо облепил снегом камушек.
— Гениально! — похвалил я, и Борька, размахнувшись, запустил снежком, который улетел далеко за крышу.
— Совсем другое дело! — просиял я и велел облепившим нас малышам немедленно приняться за изготовление снарядов. Себе и Борьке я отвел роль бомбардиров. Скоро проворные октябрята навалили у наших ног гору снежных ядер с каменной начинкой, и мы с удвоенным боевым пылом продолжили обстрел острозубого противника. Стрелять мы придумали залпом — оба сразу — сообразив, что двойное попадание снежком в пасть дракона скорее приведет к победе, и обезвреженная нами сосулька полетит вниз с долгим стеклянным криком… Но сосулька злила нас своим упорством, играючи отбивая тугие снежки — будто это всего лишь вялые теннисные шарики или холостые патроны.
Тут прозвенел звонок на урок. Ребятня стала покидать нас — правда, с явным сожалением. Бой с сосулькой пришелся им по душе. Рука у меня уже порядком устала. Оставался последний снежок. Размахнувшись, я что было сил запустил его в союзницу Ньютона, явно взявшего ее под свое августейшее покровительство и сделавшего неуязвимой. Я уже ни на что не надеялся. Но — чудо! Раздался долгожданный стеклянный звон! Впрочем, это было далеко не единственным чудом. Куда занятнее, что сама сосулька при этом преспокойно оставалась висеть на облюбованном ею месте.
— Что за чудеса?! — опешил было я, но тут из окна третьего этажа, со скрежетом отворившегося, высунулась женская голова и тотчас завертелась в поисках виновников ее беспокойства. Она, конечно же, сразу увидела нас с Самохваловым. И не мудрено.
Задрав головы, мы все еще силились сообразить — откуда звон.
Первым опомнился Самохвалов,
— Да мы ж окно разбили… — охнул он.
Борька оказался прав. Наталья Умаровна потрясала куском стекла, оставшегося лежать на жестяном козырьке, и кричала:
— Хулиганы! Что же вы натворили… Тут же… Тут же…
Казалось, сейчас она расплачется. Но вот она узнала Борьку.
— Твоя работа, Самохвалов? — вновь закричала Наталья Умаровна. — И это вместо того, чтобы учить уроки!.. И это в то время, когда твои героические современники бороздят просторы Вселенной! И это в то время…
Она еще долго продолжала бы свой назидательный и вполне заслуженный нами героический перечень, если бы, сложив ладони рупором, я не крикнул:
