Железная дверь, выходящая на площадку, открыта. Виктор становится на высокий порог — комингс — и смотрит с жадностью: это редкое для него зрелище. Минёры не любят, чтобы Виктор околачивался внизу, и, уж само собой разумеется, переступать через комингс ему решительно запрещено.
Дверь ведёт в погреб. Он похож на горизонтальную щель — широкий и низкий. Две лампочки, забранные густыми проволочными сетками, дают так мало света, что задней переборки[20] не видно и можно подумать, что погреб уходит в бесконечность. Это очень странно, таинственно. Что кроется в темноте? Может быть, самое интересное? Но и с комингса юнга видит немало. В погребе правильными рядами лежат чёрные большие шары — мины заграждения. В слабом свете забронированных лампочек шары кажутся головами великанов, стоящих плечом к плечу, как на параде. Так кажется Виктору, а вот минёры относятся к делу проще и называют мины «чёрной икрой».
Каждая мина-«икринка» весит несколько пудов.
Если бы пришла война, минёры, погрузив «чёрную икру» на борт минных заградителей и прикрывшись ночной темнотой, отправились бы со своим страшным грузом в море. Они сбросили бы «чёрную икру» в заданных местах на морских дорогах, и мины, покачиваясь под водой на тонких стальных минрепах,[21] стали бы ждать непрошеных гостей. Минное заграждение — грозное препятствие для вражеских судов. Недаром Виктор гордится тем, что принадлежит к бригаде заграждения и траления.
Комендоры[22] и торпедисты бьют в упор. Минёры врага не видят. Их дело поставить мины, а уж мина должна дождаться непрошеных гостей, если они пожалуют в наши моря, и побеседовать с ними начистоту. Разговор получится короткий и будет последним для врага. Страшный грохот прокатится над волной, столб воды встанет над морем, со свистом пролетят осколки мины и куски развороченного корабельного борта. Ляжет набок смертельно раненный вражеский корабль, перевернётся — и пошёл, пошёл всей своей громадой в рыбье царство…
Брр! Виктора пробрал холодок.
Пока всё было мирно. Между рядами мин, о чём-то переговариваясь, ходили краснофлотцы — Трофимов, мечтавший изобрести такую мину, чтобы врагам некуда было податься, Бакланов, умевший писать стихи о пиратах и корсарах, и несколько других минёров. Здесь же был и самый толстый человек на блокшиве — любитель минного дела, знаменитый повар Иона Осипович Костин. Он стоял между чёрными шарами задумчивый и, кажется, на этот раз меньше всего интересовался делами погреба.
— Мне всё-таки думается, что номер двести сорок три прихварывает, — сказал озабоченно Трофимов, поглаживая мину. — Во всяком случае, нужно ещё раз проверить…
Виктор слыхал, что иногда та или другая мина начинает капризничать, у неё поднимается температура, и тогда больную срочно списывают с блокшива, куда-то отправляют, должно быть, на минный курорт, там она получает новую начинку и возвращается на корабль здоровая и холодная. Очень интересно было бы посмотреть, как Трофимов поставит мине градусник, но, если старшие заметят, что Виктор попусту торчит у погреба, ему попадёт за нарушение запрета.
Он тихонько позвал:
— Дядя Иона!.. Товарищ командир приказал выдать мне расход обеда.
Минёры подняли головы. Костин испуганно взглянул на своего питомца и ахнул. Виктор спрятался за косяк.
— Нашкодил, и глаза стыдно показать, — сказал Бакланов. — Постой, сигнальщик, мы ещё с тобой поговорим. Найдётся песочка надраить тебя за семафоры-разговоры… Избаловался, парень! Ты, Иона Осипыч, спроси его: кто вчера собаке тральщика «Запал» на хвост консервную банку приспособил?
— Его хоть учи, хоть не учи! — сердито проговорил Трофимов. — Сколько раз говорено, чтобы к погребам не совался, а он опять тут как тут!
— А если я голодный, — хмуро откликнулся Виктор. — Должен, значит, погибать?..
— За все твои штуки-проделки надо бы тебя по-старинному на чёрствый хлеб да на забортную воду посадить, вот что, — сказал Трофимов ещё строже иподмигнул товарищам.
— Да будет вам! — рассердился Костин-кок, торопливо пробираясь между минами. — Взялись дитё прорабатывать. Постыдились бы!..
Сейчас Виктор принадлежал только одному человеку в мире — добрейшему Костину-коку, который за всё время знакомства не сделал ему ни одного выговора.
