— Однако марка его консервов самая распространенная в мире.
— Ну да! Проклятые консервы! Настоящая тухлятина, сэр!.. Сейчас мы вам докажем. Правда, мы долго довольствовались ими, но нас к этому принуждали. Позавчера мы узнали, что в чан, где варилось десять тысяч фунтов мяса, упал человек…[12] Труп так и остался там. Потом он попал на разделочную доску, и его порубили на мелкие кусочки… мясо, кости, одежду… Все это разложили по консервным банкам. Каково? По-вашему, этот жуткий случай — не причина для возмущения? Неужели вы не признаете, что наш протест, даже бунт, вполне оправдан?
Не переставая торопливо делать в блокноте короткие пометки, репортер ответил:
— Действительно мерзко!.. Но, по крайней мере, ваш протест заставит задуматься мистера Шарка.
— Его-то?! Ха! Вы не знаете Мясного Короля. То, что происходит здесь, пустяки! Он бы только посмеялся. Ведь мы заперты на этом заводе, и половина дневной смены — двенадцать тысяч человек — все еще работают на него! Но посмотрите вон туда! Видите впереди огонь и дым? Там происходит настоящее восстание… и оно дорого обойдется мистеру Шарку.
— Мне необходимо туда попасть.
— Отсюда невозможно выбраться.
— Но есть дирижабль…
— Ах!.. Сэр… какое несчастье!.. Смотрите!
Крики вперемежку со взрывами хохота на какое-то время заглушили шум восстания. Причиной тому стал аэростат. По странной случайности канат оборвался, освобожденный от пут дирижабль взмыл вверх, а якорь, прикрепленный к одной из крыш, с бряцаньем упал на мостовую.
— Счастливого пути! — невозмутимо сказал журналист. — Но я все равно доберусь до бунтовщиков!
— Здесь стена в сорок пять футов[13] высотой, и ворота забаррикадированы.
— При помощи якоря и каната я преодолею вашу проклятую стену! И немедленно!
Смотав канат и взвалив на плечи якорь, Дик добавил:
— Вы проведете меня через эти улицы, здания, железнодорожные пути?.. Я боюсь заблудиться.
— All right! — коротко рубанул гигант.
Добрых десять минут они пробирались через гудящую толпу и наконец оказались перед огромной стеной, серой и гладкой, как скала.
— Попробуйте перебраться здесь! — посоветовал проводник Дику.
— Прекрасно!.. Огромное спасибо! Жму руку, и до встречи!
— До свиданья, сэр. Желаю удачи!
Не теряя времени, журналист размотал канат и закинул якорь, который с первой же попытки зацепился за край стены. Подтягиваясь при помощи рук и ног, Дик, как заправский гимнаст, полез вверх. Забравшись на самый край, он перекинул канат на другую сторону ограды и быстро соскользнул вниз.
Перед ним раскинулось сплетение железнодорожных путей, забитых вагонами, где ревели и хрюкали тысячи и тысячи быков и свиней. Никем не охраняемые, непомерно длинные составы растянулись на сотни метров. Вдруг отчаянно вопящая толпа ринулась к ним с факелами и принялась крушить вагоны. Неподалеку уже горели несколько поездов, распространяя вокруг отвратительный запах гудрона и жареного мяса.
С записной книжкой в руке и фотоаппаратом наготове, репортер смешался с погромщиками.
«Настоящий бунт… — подумал он. — Но отнюдь не стихийный! Я не раз наблюдал подобные выступления, и у меня слишком большой опыт, чтобы сразу не заметить профессиональную организацию восстания и руку провокаторов. Ох уж эти народные агитаторы!»
Между тем многотысячная толпа мужчин, женщин и даже детей в необычайном исступлении громила вагоны. Действиями их явно руководили вожаки и подстрекатели, неизменные участники любой забастовки.
Слившись с самого начала с бунтовщиками, Дик вскоре оказался перед гигантским составом, двадцать четыре вагона которого по странной случайности еще не были раскорежены.
— By jove![14] Ходячий бифштекс! — прокричал кто-то.
Сотня разъяренных зубоскалов подхватила:
— И ромштекс!.. И филе!.. И ветчина!
— Свежее мясо!.. Мы его никогда не ели! Оно не отравлено Акулой!
Было ли это безумием разгоряченной толпы или голодным бунтом? Праведным гневом или искусно разжигаемой подстрекателями ненавистью? Неизвестно. Ясно было одно: эти люди пришли в дикую ярость.
Крики становились все громче и громче, перейдя наконец в жуткий, воистину дьявольский вопль:
