Прежде чем спуститься вниз, он сказал Уоткинсу:
— Быть может, это и не понадобится, Уоткинс, но я буду рад, если вы встретите меня вечером, около половины одиннадцатого, у дома барона фон Крозингена.
Немного помолчав, он продолжал:
— Возможно, мне предстоит отправиться куда-нибудь еще, а возможно, и нет, но в любом случае мне бы хотелось видеть вас рядом с собой.
— Я так и думал, что вы скажете это, милорд, и я уже заказал экипаж на этот случай.
— Уже заказали? — удивился лорд Брэйдон.
— Я знает, что ваше сиятельство охотится, как обычно, милорд, — объяснил Уоткинс, — и, конечно, я хочет быть в нужный момент в погоне за добычей!
Такую вольность лорд Брэйдон не потерпел бы ни от кого, кроме Уоткинса, занимавшего особое место в его жизни.
Повернувшись к двери, он сказал:
— Я очень сомневаюсь, что добыча вообще будет, и уж конечно, нам не следует пока считать наших цыплят.
— Я знает это, милорд, — кивнул Уоткинс, — но всегда неплохо быть наготове.
Иронично усмехнувшись над манерой Уотсона говорить, лорд Брэйдон поднялся в комфортабельный экипаж.
Лошадьми правил кучер в ливрее, посланный бароном.
«Какая удача иметь такого помощника, как Уоткинс», — подумал Брэйдон.
Они когда-то побывали во многих переделках, но он не предполагал, что они попадут в нечто подобное на этот раз.
Как и предвидел лорд Брэйдон, обед у барона оказался невообразимо скучным.
Гости в основном принадлежали к среднему поколению; своей напыщенностью они стремились создать у него впечатление превосходства всего германского над английским.
Он, однако, сознательно выбрал обед с бароном фон Крозингеном, потому что барон был тесно связан с оборонными планами страны.
А если эти планы заключали в себе нечто секретное или неожиданное, то барон непременно должен знать об этом.
В то же время, не обладая острым умом, барон был ужасно честолюбив и старался внушить всем остальным мысль о своей значительности.
В продолжение обеда он говорил о европейской политике.
Он излагал свои мнения в такой агрессивной манере, что лорд Брэйдон с трудом сдерживался, чтобы не возражать ему.
Понимая, что это было бы ошибкой, он вместо политического спора пытался развлечь хозяйку и ее гостей.
У него была личная причина сохранять приятное расположение духа в течение этой затянувшейся трапезы с весьма тяжелой и пережаренной пищей.
Его окрыляло предвкушение завтрашнего обеда с принцессой, которая сразу ответила на посланную им записку.
Она выражала радость по случаю его приезда в Берлин, писала, с каким нетерпением ожидает встречи с ним.
Добавила также, что, к сожалению, на обеде будет кое-кто из ее друзей.
Но поскольку они пожилые и любят рано отходить ко сну, она уверена, что сможет побеседовать с ним тет-а-тет после их отъезда.
С легкой улыбкой лорд Брэйдон представлял себе, что повлечет за собой эта беседа.
Лишь эта встреча сможет скрасить его скучное пребывание в Берлине, в то время как он с такой радостью устремился бы в Лондон.
Обед все тянулся.
Гости поглощали, как казалось ему, неимоверное количество оленины, квашеной капусты и яблочного пирога.
Лорд Брэйдон не любил эти блюда и старался по возможности избегать их.
Он очень заботился о своем атлетическом телосложении, а значит, о необходимости питаться разумно и ограниченно.
С этой же целью он регулярно занимался боксом и фехтованием.
Приезжая в свой загородный особняк, он проводил много времени в седле, благодаря чему избавлялся от последних унций излишнего жира.
Многие женщины говорили ему, что, обнаженный, он похож на греческого бога.
Он и сам хотел быть убежден в этом.
Поэтому он клал понемногу от каждого блюда в свою тарелку, ухитряясь, таким образом, съедать не более ложки всего, что подавалось за обедом.
Вино было несколько лучше, чем еда, однако его нельзя было сравнить с вином из его собственного погреба или с тем, что предлагалось гостям в Малборо-Хаус.
Наконец, когда дамы покинули столовую, он вознамерился было ускользнуть.
Однако барон, пригласив его сесть рядом, тихо сказал:
— Я приберег для вас угощение, послеобеденный сюрприз, мой дорогой друг!
— Угощение? — Лорд Брэйдон поднял брови.
