Холмс улыбнулся.
– Да, я люблю табак, – сказал он, взял из коробки четвертую сигарету и раскурил ее от окурка только что выкуренной сигареты. – Я не стану вас утомлять долгими расспросами, профессор Корэм, поскольку вы в момент преступления находились в постели и вряд ли сможете многое рассказать. Я спрошу вас только об одном. Что, по-вашему, означали слова молодого человека: «Профессор – это была она»?
Профессор покачал головой.
– Сьюзен – деревенская девушка. Вы должны знать, какими глупыми бывают представители этого класса. Я думаю, бедняга пробормотал в бреду какую-то бессмыслицу, а она попыталась оформить этот бред в нечто осмысленное.
– Понятно. У вас нет предположений относительно причин трагедии?
– Возможно, это несчастный случай, а может быть – но это только между нами, – самоубийство. Молодые люди часто скрывают свои проблемы, особенно сердечные. Мне кажется, это более вероятное предположение, чем убийство.
– А как же пенсне?
– Ах, я дилетант и мечтатель. Практическая сторона жизни всегда от меня ускользает. И все равно, друг мой, все мы знаем, какие странные формы принимает иногда любовь. Возьмите еще сигарету. Мне приятно, что вы оценили их. Перчатка, веер, пенсне – как знать, какой предмет может стать залогом любви? Вот этот джентльмен говорит о следах на траве, но ему могло просто показаться, что трава кем-то примята. То, что нож был найден вдали от тела, тоже ни о чем не говорит: падая, он мог отбросить его в сторону сам. Я допускаю, что вам мои рассуждения могут казаться наивными, но мне думается, Уиллоби Смит самостоятельно свел счеты с жизнью.
Мне показалось, что Холмса поразила выдвинутая профессором гипотеза. Какое-то время он продолжал ходить по комнате, погрузившись в размышления и выкуривая одну сигарету за другой.
– Скажите, профессор Корэм, – сказал он наконец, – а что у вас хранится в запертом шкафчике секретера?
– Ничего такого, что могло бы заинтересовать вора. Семейные документы, письма моей бедной жены, университетские грамоты. Вот ключ, вы можете взглянуть сами.
Холмс взял ключ, бросил на него беглый взгляд и вернул владельцу.
– Нет, я не вижу в этом необходимости. Я лучше выйду в сад и хорошенько все обдумаю. У меня есть определенные соображения относительно выдвинутой вами гипотезы самоубийства. Простите, что побеспокоили вас, профессор. Я обещаю, что до двух часов дня мы вас больше не потревожим. А в два часа, после ленча, мы заглянем к вам и расскажем, насколько нам удалось продвинуться в расследовании.
Какое-то время мы молча бродили по дорожкам сада, Холмс что-то обдумывал и не был расположен к общению.
– У вас есть ключ к решению этой загадки? – не выдержал наконец я.
– Это зависит от сигарет, которые я выкурил в спальне профессора, – сказал он. – Возможно, я сильно ошибся. Сигареты должны дать ответ.
– Мой дорогой Холмс! – воскликнул я. – Но каким образом…
– Погодите, погодите, вы все увидите сами. Если же нет, ничего страшного: мы сосредоточимся на салонах по ремонту очков. Но когда есть из чего выбирать, я всегда выбираю короткий путь. А-а, любезнейшая миссис Маркер! Давайте доставим себе удовольствие и побеседуем с ней минут пять об одном важном деле.
Возможно, я уже как-нибудь упоминал, что Холмс с удивительной легкостью находил подход к любой женщине. Стоило им переброситься несколькими словами, как они уже болтали, словно старые добрые знакомые. Вот и сейчас за каких-то пару минут он сумел расположить к себе экономку и завоевать ее доверие.
– Да, мистер Холмс, все так, как вы говорите. Он ужасно много курит. И день, и ночь, сэр. Что творится по утрам в этой комнате, сэр! Настоящий лондонский туман. Бедный молодой мистер Смит: он тоже курил, но не так, как профессор. Не знаю, как это может быть, сэр, но похоже, это никак не сказывается на его здоровье.
– Ах! – сказал Холмс. – Но я точно знаю, что от курения пропадает аппетит.
– Я бы так не сказала, сэр.
– Профессор, наверное, почти ничего не ест.
– По-разному, сэр. Иногда ест даже очень много.
– Готов спорить, что сегодня утром он ничего не ел и, более того – откажется от ленча. После такого количества сигарет он не сможет даже думать о еде.