Реакция Холмса была довольно необычной.
– Вы не можете мне точно сказать, какого он роста? – спросил Холмс.
– По правде говоря, мистер Холмс, не берусь. Он выше индуса, но не такой высокий, как Гилкрист. Что-нибудь около пяти футов и шести дюймов.
– Это очень важно, – сказал Холмс. – А теперь, мистер Сомс, разрешите пожелать вам спокойной ночи.
Наш гид вскричал в испуге:
– Боже праведный, мистер Холмс, неужели вы оставите меня в такую минуту! Вы, кажется, не совсем понимаете, как обстоит дело. Завтра экзамен. Я обязан принять самые решительные меры сегодня же вечером. Я не могу допустить, чтобы экзамен состоялся, если кому-то известен материал. Надо найти выход из этого положения.
– Оставьте все как есть. Я загляну завтра поутру, и мы все обсудим. Кто знает, быть может, к тому времени у меня появятся какие-то дельные предложения. А пока ничего не предпринимайте, решительно ничего.
– Хорошо, мистер Холмс.
– И будьте совершенно спокойны. Мы непременно что-нибудь придумаем. Я возьму с собой этот комок черной глины, а также карандашные стружки. До свидания.
Когда мы вышли в темноту двора, то снова взглянули на окна. Индус все шагал по комнате. Других не было видно.
– Ну, Уотсон, что вы об этом думаете? – спросил Холмс на улице. – Совсем как игра, которой развлекаются на досуге, – вроде фокуса с тремя картами, правда? Вот вам трое. Нужен один из них. Выбирайте. Кто, по-вашему?
– Сквернослов с последнего этажа. И репутация у него самая дурная. Но индус тоже весьма подозрителен. Что это он все время расхаживает взад и вперед?
– Ну, это ни о чем не говорит. Многие ходят взад и вперед, когда учат что-нибудь наизусть.
– Он очень неприязненно смотрел на нас.
– Вы бы смотрели точно так же, если бы накануне трудного экзамена к вам ворвалась толпа ищущих развлечения бездельников. В этом как раз нет ничего особенного. И карандаши, и ножи у всех тоже в порядке. Нет, мои мысли занимает совсем другой человек.
– Кто?
– Бэннистер, слуга. Он каким-то образом причастен к этой истории.
– Мне он показался безукоризненно честным человеком.
– И мне. Это как раз и удивительно. Зачем безукоризненно честному человеку… Ага, вот и большой писчебумажный магазин. Начнем поиски отсюда.
В городке было всего четыре мало-мальски приличных писчебумажных магазина, и в каждом Холмс показывал карандашные стружки и спрашивал, есть ли в магазине такие карандаши. Всюду отвечали, что такой карандаш можно выписать, но размера он необычного и в продаже бывает редко. Моего друга, по-видимому, не особенно огорчила неудача, он только пожал плечами с шутливой покорностью.
– Не вышло, мой дорогой Уотсон. Самая надежная и решающая улика не привела ни к чему. Но по правде говоря, я уверен, что мы и без нее сумеем во всем разобраться. Господи! Ведь уже около девяти, мой друг, а хозяйка, помнится мне, как будто говорила что-то насчет зеленого горошка в половине восьмого. Смотрите, Уотсон, как бы вам из-за вашего пристрастия к табаку и дурной привычки вечно опаздывать к обеду не отказали от квартиры, а заодно, чего доброго, и мне. Это, право, было бы неприятно, во всяком случае, сейчас, пока мы не решили странную историю с нервным преподавателем, рассеянным слугой и тремя усердными студентами.
Холмс больше не возвращался в тот день к этому делу, хотя после нашего запоздалого обеда он долго сидел в глубокой задумчивости. В восемь утра, когда я только что закончил свой туалет, он зашел ко мне в комнату.
– Ну, Уотсон, – сказал он, – пора отправляться в колледж Святого Луки. Вы можете один раз обойтись без завтрака?
– Конечно.
– Сомс до нашего прихода будет как на иголках.
– А у вас есть для него добрые вести?
– Кажется, да.
– Вы решили эту задачу?
– Да, мой дорогой Уотсон, решил.
– Неужели вам удалось найти какие-то новые улики?
– Представьте себе, да! Я сегодня поднялся чуть свет, в шесть утра был уже на ногах, и не зря. Два часа рыскал по окрестности, отмерил, наверно, не менее пяти миль. И вот, смотрите!
Он протянул мне руку. На ладони лежали три пирамидки вязкой темной глины.
– Послушайте, Холмс, но вчера у вас было только две!
