Новый случай, однако, оказался более серьезным и притом не менее странным. Он произошел сегодня ночью. На Кеннингтон-роуд, всего в нескольких сотнях шагов от лавки Морза Хадсона, живет хорошо известный врач, доктор Барникотт, у которого обширнейшая практика на южном берегу Темзы. Доктор Барникотт – горячий поклонник Наполеона. Весь его дом битком набит книгами, картинами и реликвиями французского императора. Недавно он приобрел у Морза Хадсона две одинаковые гипсовые копии знаменитой головы Наполеона, вылепленной французским скульптором Девином. Одну из этих копий он поместил у себя в квартире на Кеннингтон-роуд, а вторую поставил на камин в своем врачебном кабинете на Лоуэр-Брикстон-роуд. Вернувшись сегодня утром домой, доктор Барникотт обнаружил, что ночью его дом подвергся ограблению, но при этом ничего не похищено, кроме гипсового бюста, стоявшего в прихожей. Грабитель вынес бюст из дому и разбил о садовую решетку. Поутру возле решетки была найдена груда осколков.
Холмс потер руки.
– Случай действительно необыкновенный! – сказал он.
– Я был уверен, что вам этот случай понравится. Но я еще не кончил. Доктор Барникотт к двенадцати часам приехал в свой кабинет на Лоуэр-Брикстон, и представьте себе его удивление, когда он обнаружил, что окно кабинета открыто и по всему полу разбросаны осколки второго бюста. Бюст был разбит на мельчайшие куски. Ни в том ни в другом случае не удалось найти никаких следов преступника или, возможно, безумца, воспылавшего ненавистью к Наполеону. Вот, мистер Холмс, все факты.
– Они оригинальны и даже причудливы, – сказал Холмс. – Мне хотелось бы знать, являлись ли бюсты, разбитые в комнатах доктора Барникотта, точными копиями того бюста, который был разбит в лавке Морза Хадсона?
– Их отливали в одной и той же форме.
– Значит, нельзя утверждать, что человек, разбивший бюсты, действовал под влиянием ненависти к Наполеону. Если принять во внимание, что в Лондоне имеется несколько тысяч бюстов, изображающих великого императора, трудно предположить, что неизвестный фанатик совершенно случайно начал свою деятельность с уничтожения трех копий одного и того же бюста.
– Это и мне приходило в голову. Но с другой стороны, Морз Хадсон – единственный продавец бюстов в этом районе Лондона, и никаких других бюстов Наполеона, кроме этих трех, у него не было вот уже много лет. И хотя, как вы говорите, в Лондоне имеется несколько тысяч изображений великого императора, вполне вероятно, что в этом районе никаких других Наполеонов нет. Ничего удивительного поэтому, что безумец, если он живет здесь, начал именно с них, – сказал Лестрейд. – Что вы об этом думаете, доктор Уотсон?
– Виды помешательства чрезвычайно разнообразны, – ответил я. – Существует явление, которое современные французские психологи называют «idee fixe», то есть «навязчивая идея». Идея эта может быть совершенно пустячной, и человек, одержимый ею, может быть здоров во всех других отношениях. Предположим, что этот маньяк слишком много читал о Наполеоне или, скажем, узнал о какой-нибудь обиде, нанесенной его предкам во время Наполеоновских войн. У него сложилась «навязчивая идея», и под ее влиянием он оказался способным на самые фантастические выходки.
– Ваша теория нам не подходит, мой милый Уотсон, – сказал Холмс, покачав головой, – ибо никакая «навязчивая идея» не могла бы подсказать вашему интересному маньяку, где находятся эти бюсты.
– А как вы это объясните?
– Я и не пытаюсь объяснять. Я только вижу, что в эксцентрических поступках этого джентльмена есть какая-то система.
Дальнейшие события произошли быстрее и оказались гораздо трагичнее, чем мы предполагали. На следующее утро, когда я одевался в своей спальне, Холмс постучал ко мне в дверь и вошел, держа в руке телеграмму. Он прочел ее вслух:
– «Приезжайте немедленно в Кенсингтон, Питт-стрит, 131. Лестрейд».
– Что это значит? – спросил я.
– Не знаю. Это может значить все, что угодно. Но мне кажется, это – продолжение истории с бюстами. Если я не ошибаюсь, из этого следует, что наш друг маньяк перенес свою деятельность в другую часть Лондона… Кофе на столе, Уотсон, и кеб у дверей.
