– Прямо заливается… – неодобрительно процедил Васечкин.
– Мало им Бородина! – хмуро пробурчал Петров. – Но ничего, брат мусью[31], ещё не вечер, – туманно добавил он.
– Это ты точно сказал, – подтвердил Васечкин. – Подумаешь!.. Французик из Бордо!
– Что-то знакомое… – почесал в затылке Петров. – Это откуда?
– «Горе от ума». Грибоедова. Мы же проходили. И учили даже. Ты что, забыл? Чацкий там говорит…
Васечкин выпятил грудь и с удовольствием продекламировал:
В той комнате незначащая встреча,
Французик из Бордо, надсаживая грудь,
Собрал вокруг себя род веча.
И сказывал, как снаряжался в путь…
– А-а, ну да… Вспомнил, – вздохнул Петров, разглядывая что-то темпераментно излагавшего Бернара. – Именно что надсаживая грудь. Очень правильно Грибоедов написал. Смотри, а чего это французик в неё пальцем тыкает? Совсем уже обнаглел!
На самом деле Бернар в этот момент заинтересовался надписью «Лето – это маленькая жизнь» на Машиной майке и спросил, что она означает. Маша охотно перевела фразу новому другу.
– Понятно, – кивнул тот. – Красиво сказано!
Оба помолчали.
– А у нас говорят: расставанье – это маленькая смерть! – неожиданно грустно произнёс Бернар.
– Тоже красиво… – улыбнулась Маша. – Только в нашем случае не совсем правильно.
– Почему?
– Ну мы же не навсегда расстаёмся, – объяснила она. – Мы сможем переписываться и по скайпу разговаривать. А потом ты сам сказал, что хочешь приехать в Москву.
– Очень хочу, – подтвердил француз. – И приеду.
– Ну вот видишь!
– По-моему, он в неё втюрился! – озабоченно заметил Петров.
– Похоже на то, – подтвердил Васечкин. – Но, согласись, его можно понять…
– Можно, – вздохнул Петров. – Но всё равно неприятно как-то… Жалко, что мы с тобой по-французски не очень…
– Подумаешь! То, что они с рождения пофранцузски болтают, ещё ничего не значит, – пожал плечами Васечкин. – Мы, между прочим, тоже кое-что умеем. Же сюи ле лю гри[32]! – прорычал он.
При этом поднял руки, растопырил пальцы, изображая когти, и оскалил зубы[33].
– Лучше не вспоминай, – поморщился Петров. – У меня от этого спектакля неприятный осадок остался. А чего это ты вдруг так французов невзлюбил? – покосился он на друга. – Монте-Кристо, между прочим, тоже был француз.
– Это ты к чему? – подозрительно посмотрел на него Васечкин.
– К тому, что графа из тебя не вышло. Весь этот твой мстительный план рухнул.
– Ну и что? – беспечно махнул рукой Васечкин. – Ну, не будет у нас «мерседесов». И дворца не будет. И что из этого?
– Да, ничего, – растерялся Петров. – Мне-то что. Это ж ты хотел…
– Вот именно. Всё это чепуха. Я, Петров, знаешь, что подумал? Месть – это какая-то неправильная цель. Пусть они себе живут спокойно. И Яблочкина, и Сидоров, и все остальные. Я им всем прощаю. Лучше сберечь силы для чего-то более важного.
– Ну ты даёшь! – поразился Петров. – И что же это будет за важное?
– Я пока не решил. Но что-то будет. Между прочим, граф Монте-Кристо тоже под конец понял, что лучше всех простить. Он поэтому и барона Данглара простил. Даже деньги ему оставил.
– Ну да? – снова удивился Петров. – Ты серьёзно?
– Конечно. Ты книжку прочитай, сам всё узнаешь. Только граф, конечно, немного тормозил.
– В смысле?
– В том смысле, что поздновато немного он всё это осознал.
– А ты, значит, лучше соображаешь, чем граф Монте-Кристо? – прищурился Петров.
– Ну, лучше или хуже, не мне судить. Но уж точно кое-что я кумекаю.
И Васечкин выразительно постучал пальцем себе по лбу.
– Или ты не согласен?
– Ну почему, – растерялся Петров, – я согласен. Просто я думаю…
Однако, что он думает, узнать Васечкину так и не довелось, потому что в это время к ним подошла закончившая беседу с Бернаром Маша.
– Вы чего тут стоите, не подходите? – спросила она.
– Да так, – переглянувшись с Петровым, пожал плечами Васечкин. – Просто решили не мешать. Мы же видим, вам есть о чём поговорить… А мы что, мы даже не участники олимпиады…
– Мы так, команда поддержки, – скромно подтвердил Петров.
– Эх вы, – улыбнулась Маша. – Кладоискатели!
– Ох, Маша! – вздохнул Васечкин.
– Ладно, ладно, – сказал Петров.
