– Поразим сих еретиков окаянных!
– Долой их!
– Убивайте этих филистимлян, гордящихся своими конями!
Над нашими головами просвистел сперва один камень, а затем другой. В видах самозащиты мы обнажили сабли.
И вот через толпу пробился высокий пастор, которого мы заметили ещё прежде, и начал успокаивать толпу. Благодаря величественной осанке и громовому голосу это ему удалось. Когда крики утихли, пастор обратился к нам и вопросил:
– Кто вы такие? Стоите ли вы здесь за дело Господа или же поклоняетесь Ваалу? Кто не с нами, тот против нас.
– Что вы разумеете под Господом и под Ваалом, преподобный сэр? – спросил сэр Гервасий Джером. – Мне кажется, мы объяснимся гораздо скорее, если вы перестанете говорить по-еврейски и изъяснитесь с нами на простом английском языке.
Пастор, покраснев от гнева, ответил:
– Теперь не время для легкомысленных слов. Если вы хотите сберечь свои шкуры, то отвечайте, за кого вы сражаетесь: за кровавого узурпатора Иакова Стюарта или же за его высокопротестантское величество короля Монмауза?
– Как! Он уже успел стать королём?! – воскликнул Саксон. – Узнайте же в таком случае, что мы являемся четырьмя недостойными сосудами, едущими предложить свои услуги делу протестантизма.
– Врёт он, добрый мистер Петтигрью, подло лжёт! – воскликнул здоровый мужик, стоявший недалеко от пастора. – Разве добрые протестанты надевают на себя такие шутовские одеяния? Глядите-ка…
И, указывая на сэра Гервасия, здоровенный мужик продолжал:
– Это явный амалекитянин, что явствует из его одежды. Одет он как подобает жениху римской блудницы. Мы должны поразить их копием.
– Благодарю вас, уважаемый друг, – произнёс сэр Гервасий. – если бы вы стояли ближе ко мне, я поблагодарил бы вас ещё чувствительнее за мнение, высказанное вами обо мне.
– Ну, а чем же вы докажете, что вы нг состоите в услужении у узурпатора и не направляетесь вперёд для утеснения верных? – спросил снова пуританский священник.
– Но я уже вам объяснил, милый человек, – нетерпеливо ответил Саксон, – что мы едем из Гэмпшира для того, чтобы сражаться с Иаковом Стюартом. Ведь мы же едем с вами в лагерь Монмауза, каких вам ещё надо доказательств?
– Кто вас знает? Может быть, вы лжёте, чтобы освободиться от нас, – ответил пастор, посоветовавшись шёпотом с двумя крестьянами, которые играли, по-видимому, роль вождей. – Мы вам предлагаем следующее: идите вместе с нами, но наперёд отдайте нам ваши сабли, пистолеты и прочие телесные орудия.
– Но я уже вам объяснил, милый человек, – сказал наш руководитель, – кавалер, охраняющий свою честь, не может отказаться от своего оружия и свободы. Кларк, становитесь рядом и рубите первого мерзавца, который к нам сунется.
Толпа подняла бешеный крик. В воздухе взвились дубины, засверкали острия кос, но священник снова успокоил свою паству и обратился ко мне.
– Кажется, я не ослышался? – сказал он. – Вас зовут Кларк?
– Да.
– А ваше христианское имя?
– Михей.
– Место жительства?
– Хэвант.
Пастор говорил шёпотом с крестьянином, стоявшим с ним рядом. Это был человек с седой бородой, лицо у него было суровое, жёсткое. Одет он был в чёрную клеёнчатую куртку.
Поговорив с этим человеком, пастор снова обратился ко мне:
– Если вы действительно Михей Кларк из Хэванта, то вы можете мне назвать по имени опытного воина, который долго сражался в Германии и должен был прибыть с вами в лагерь верных.
– А это вот он самый, – ответил я, – зовут его Децимус Саксон.
– Верно ведь, верно, мистер Питтергрью, – воскликнул старый крестьянин, – Дик Румбальд это самое имя и называл. Он сказал, что с ним приедет или сам старик Кларк, или его сын. Ну, а кто это такие?
– А это мистер Рувим Локарби тоже из Хэванта, а рядом сэр Гервасий Джером. Оба они едут охотниками служить герцогу Монмаузу.
– В таком случае рад встрече с вами, – сердечно сказал храбрый священник. И затем, обращаясь к толпе, он крикнул:
– Друзья, за этих господ я отвечаю! Они на стороне честных людей и идут защищать святое дело.
Едва пастор произнёс эти слова, как бешенство толпы сменилось неописуемым восторгом. Крестьяне ликовали и осыпали нас преувеличенными похвалами и лестью. Теснясь около нас, они гладили наши сапоги, держали нас за камзолы, жали нам руки и призывали на нас благословение. Пастору с великим трудом удалось освободить нас от любезностей толпы, и крестьяне снова двинулись в путь. Мы ехали посреди них, причём пастор шёл между мной и Саксоном. Рувим немедленно же сострил, что пастор по своей фигуре является самым подходящим посредником между мной и Саксоном. И действительно, он был выше меня ростом, но не так широкоплеч, как я. Саксон, наоборот, был ростом выше пастора, но в плечах пастор был шире искателя приключений. Лицо у пастора было длинное, худое, со впалыми щеками, брови были густые, щетинистые, глаза сидели глубоко в орбитах и имели грустное выражение, но, когда пастором овладевал религиозный порыв, эти меланхолические глаза начинали блестеть и становились дикими.
