Сосед тем временем проверил кочергу. Она уже покраснела, но цвет все еще не был ярким, и он положил ее обратно в огонь.
– Подумайте о том, что я мог бы сделать для вас. А взамен хочу всего-навсего узнать о значении этой… э-э… необычной татуировки. – Викерс с отсутствующим видом взглянул в окно. – Подумайте, ведь это такая малость.
– Возможно, – ответил я, проглотив вставший в горле комок. – Но я ничего не могу сказать. Делайте со мной что хотите – не могу.
Викерс вздохнул:
– Принесите кочергу.
Нет, это невозможно, подумал я, когда человек приблизился ко мне. Я знал, что эти люди опасны, но не предполагал, что они безумны. Я мог двинуться с места только к ним в руки, и мне ничего не оставалось, как поддерживать видимость самообладания.
– Я ничего не могу вам сказать, – повторил я, когда кочергу, а она теперь пылала жаром и показалась мне толстой, как краюха хлеба, поднесли настолько близко, что я почувствовал исходящий от нее жар.
– А что, если мы выжжем ее? – предложил Викерс.
Я вспомнил о шраме, который видел на запястье Майкрофта Холмса. Он был настолько мал, что я не обратил на него внимания, зато теперь понял, что это след давнего ожога. Боже мой, неужели он тоже прошел через это?
– Тем не менее мне нечего сказать вам, – повторил я, и, к моему собственному удивлению, мой голос не дрожал.
Раскаленный металл был уже настолько близок ко мне, что бахрома на моих обтрепанных манжетах начала обугливаться. Викерс продолжал пожирать меня взглядом.
– Ну?
– Мне нечего сказать, – ответил я в очередной раз.
– Даже о Долине Царей? – спросил он и зна́ком велел своему человеку отступить на шаг. – Пока я еще хочу помочь вам.
Я был поражен тем, что он внезапно изменил манеру поведения и повторил свое предложение, но я нисколько не поколебался в размышлении насчет его злодейских намерений в отношении персоны Августа Джеффриса. Поэтому я перешел в наступление.
– О чем вы говорите? Только что вы собирались изувечить меня, а теперь пытаетесь вести себя так, словно не задавали только что, так сказать, вопросов и не пытались заключить некую сделку. Вы не филантроп, за которого я принял вас сначала. Какой выгоды вы ищете для себя? – Я нашел убедительный тон – одновременно презрительный и просительный – и понял, что часы, проведенные в обществе Эдмунда Саттона, не прошли впустую.
– О, у меня несколько вопросов, и вы должны были ответить на самые важные, – сказал Викерс. Его голос был холоден и пронизывал, как жалость палача. – Не волнуйтесь, я получил нужный ответ. – Он повернулся на пятках и, не оглядываясь, вышел за дверь.
Девонширец смерил меня взглядом.
– А теперь, если не возражаете, давайте перейдем к завещанию вашего отца.
Я попытался грубо, но нерешительно протестовать, но в конце концов сел и позволил им снова вытянуть из меня всю историю. Все это время я ломал голову над причиной, так резко изменившей отношение Викерса ко мне. Должно быть, думал я, нужным ответом явилось именно то, что я наотрез отказался раскрыть значение этой татуировки. Но что этот отказ значил для него?
Из дневника Филипа Тьерса
Г. приступил к своей миссии. М. X. сказал мне, что опасается, правильно ли он сделал, выбрав его, так как нам неизвестно очень многое, а Г. еще совсем неопытен. Однако Г. уже увяз в интриге, и высвободить его из нее будет очень трудно, если у нас вообще есть такая возможность. Поэтому очень многое зависит от самого Г.
От невесты Г. пришло письмо: она пригласила его к обеду завтра вечером. М. X. отправил ей ответ, в котором сообщил, что с Г. некоторое время не удастся связаться, так как он выполняет важное правительственное поручение.
М. X. был весьма рассержен, когда прочел в «Таймс», что снова ходят слухи об очередном скандале в военно-морском ведомстве. Автор статьи утверждал, что прилагаются усилия к тому, чтобы скрыть от общества любые сведения о неприятном происшествии, так как очередной удар может полностью лишить правительство доверия. В эти сложные времена малейшая ошибка руководства может нанести правительству определенный ущерб.
Посыльный из больницы сообщил мне, что состояние матери остается неизменным. Мне стало гораздо легче, оттого что М. X. взял на себя оплату ее содержания, и теперь я точно знаю, что она до конца жизни окружена заботой и будет пользоваться всеми достижениями медицинской науки. Если бы мне пришлось платить самому, она, конечно, не смогла бы получить такого квалифицированного ухода, как теперь.
