Вскоре я убедился, что никто и не думал о моем неудачном выступлении. Даже Вадим забыл, что я давал ему отвод. Впрочем, Вадим легкомысленный человек.
Вадим помогал теперь Игорю. А Игорь развил бурную деятельность, завел себе еще одну блестящую папку. В нее он складывал бумаги, относящиеся к восстановлению машины. В этих бумагах одобрялась наша инициатива. Игорь был даже в райкоме. Там тоже одобрили нашу инициативу. Однако бумажки не дали, сказали: «Валяйте действуйте!»
Я не понимал: при чем тут бумаги? Нужны не бумаги, а запасные части.
Игорь собирал бумажки, а машина между тем валялась на пустыре. Рабочие начали над нами посмеиваться. Мол, взялись не за свое дело.
Слесарь Коська сказал:
— Комики!
А бригадир Дмитрий Александрович выразился так:
— Артисты.
Я сказал Шмакову Петру:
— Рабочие над нами смеются.
На что последовало его обычное:
— Плевать!
Я пошел в моторный цех к Полекутину.
— Надо что-то делать.
— Что же я сделаю? — спросил Полекутин.
— Как — что? — удивился я. — Ведь ты заместитель по технической части. Надо думать.
— Пусть Игорь думает, это его идея.
— А почему ты молчал на собрании?
На этот убийственный довод Полекутину нечего было ответить.
Тогда я предложил:
— Соберемся после работы и осмотрим этот несчастный драндулет.
После работы мы собрались на пустыре. Я, Шмаков Петр, Полекутин, Гринько из электроцеха, Таранов из агрегатного. Я позвал их, чтобы более квалифицированно решить вопрос.
Мы подняли капот и осмотрели двигатель. Он был грязный, без свечей, без ремня, вообще какой-то пустой.
— Я не могу сказать, в каком состоянии двигатель, — объявил Полекутин, — его надо снять и разобрать.
Мишка Таранов сказал:
— И коробку скоростей надо снять, и задний мост, и передний мост. Снять и разобрать. Тогда мы увидим, в каком они состоянии.
Гринько высказался более определенно:
— На машине нет никакого электрооборудования.
А Шмаков Петр сказал:
— Щиток сняли.
Действительно, на том месте, где полагалось быть щитку, торчали голые провода.
— И подушки сперли, — добавил Шмаков.
Сидений в кабине не было.
Мы начали думать, что нам делать.
Я предложил:
— Давайте составим дефектную ведомость.
Дефектная ведомость — это такая ведомость, в которой указаны все дефекты машины.
— Где мы ее возьмем? — спросили ребята.
— Сейчас достану, — ответил я и пошел в гараж.
В верстаке у Лагутина я видел пачку таких ведомостей. Они напечатаны типографским способом. В них перечислены все части автомобиля. Надо против каждой части поставить галочку: годная эта часть или негодная. Очень здорово придумано.
В гараже никого не было, все ушли на обед. Я открыл верстак и увидел там пачку ведомостей. Но когда я поднял эту пачку, то увидел под ней два подшипника. Те самые, которые позавчера мы с Лагутиным должны были поставить на машину и про которые Лагутин сказал, что поставит сам. Это были именно те подшипники в той же промасленной бумаге. Рядом лежал бланк требования, по которому я получал эти подшипники на складе.
Как же так? Ведь машина уже вышла из ремонта, а подшипники лежат в верстаке. Значит, Лагутин забыл их заменить. И машина вышла из ремонта со старыми подшипниками. Халатный человек этот Лагутин.
Я вернулся на пустырь. Возле наших ребят стоял шофер Зуев.
— В этой машине толку не будет! — сказал Зуев. — Легче новую собрать.
Удивительная особенность шофера Зуева заключалась в том, что он был всегда небрит. Если человек не бреется совсем, то у него вырастает настоящая борода. А если он хоть редко, но бреется, то в какой-то день он должен быть выбритым. А рыжая щетина Зуева всегда была одной и той же величины. Не увеличивалась и не уменьшалась.
Это был худой, молчаливый человек. Шофер. Но за какую-то провинность его сняли с машины и перевели в гараж. Кажется, даже временно лишили водительских прав. Не знаю точно. Меня он не интересовал. Он был какой-то апатичный. С кем он сошелся, так это со Шмаковым Петром. Они любили разговаривать. Сядут в холодке и произносят по одной фразе в полчаса.
— Пионерский лагерь знаете? — спросил Зуев.
— Конечно! — ответили мы.
— Там стоит другая списанная машина. Куда лучше этой. А за эту и не беритесь.
