— Тебя уволили? Совсем? — спрашивает «Рязань» и, к моему удивлению, голос ее звучит весьма оживленно, — Выходит, ты теперь свободный человек?
— До того, между нами девушками говоря, свободный, что жить стало категорически тошно.
— Подожди тошнить! Давай лучше махнем на недельку в Сочи. Там уже тепло и еще мало народу. Восстановим гемоглобин и, чего еще надо восстановим. Учти, я на данном этапе вполне при деньгах… Ну, перестань благородствовать! Ну, в конце концов, можешь взять у меня в долг, если ты такой щепетильный…
A.M.: Почти уверенный, что Автора потянуло на лирику, я уже готов был ввести поправку в курс повествования, но мое благое намерение оказалось совершенно напрасным.
АВТОР: Тут я пропускаю двадцать четыре такта. Сочи — рай для бездельников, и все, сюда попадающие, взаимодействуют примерно одинаково. Разница лишь в возможностях расходной части бюджета. Свои две недели мы отработали по полной программе, не экономили и уже наладились возвращаться в Москву.
Лететь предстояло на Ту-104.
Уже у трапа я совершенно случайно встретил знакомых перегонщиков с трассы Аляска — Мурманск, теперь они составляли аэрофлотовский экипаж и топали к своей машине, стоявшей рядом с нашим «Ту». Мы малость потрепались, пока смазливенькая стюардесса не поинтересовалась: или мы летим или мы остаемся? Не помню, что я ей ответил, очевидно, попытался сострить в ответ и поднялся в салон. Через несколько минут мы взлетели. Я приготовился задремать, когда ко мне подошла та самая со смазливенькой мордочкой стюардесса и сказала:
— Извините, я слышала ваш треп с нашим экипажем, вы случайно не летчик? — А видок у девочки непонятно с чего сделался, как через два часа после аборта.
— Случайно — нет… — говорю, — но летчик — да. И как только вы догадались?..
— Пожалуйста, пройдемте в пилотскую кабину… очень прошу… экипаж просит…
Поднимаюсь с места. «Рязань» смотрит на меня с подозрением, но я, понятно, иду — экипаж просит! Гадаю, что им может быть от меня нужно? Картина открывается устрашающая: первым рухнул командир корабля, следом — второй пилот, оба чуть живы, по их словам, видать, отравились, отведав в частном секторе шашлычка.
Самолет летит на автопилоте. Экипаж старается скрыть тревогу, только старого воробья на мякине не проведешь, вижу отчетливо — мужики психуют. Конечно, на автопилоте они еще долго могут держаться, но кто будет приземлять корабль? Автопилот посадке не обучен.
Сто четвертую мне в руках держать не приходилось, но машина она и есть машина, что, думаю, главное — не суетись, Максим! Люди летают, и ты — сможешь. Усаживаюсь в пилотское кресло, примериваюсь к моему неожиданному рабочему месту, бортач в это время проводит техминимум. Толковый мужик попался — никаких лишних слов, без беллетристики, что называется, поясняет, как мне следует действовать при заходе, снижении и самой посадке. Словом, мы с ним, можно сказать, весь полетик в четыре руки разыграли и благополучно, даже не нарушив расписания, тихо присели во Внуково. За это время штатные летчики успели капитально проблеваться, были еще бледные и осунувшиеся, но слава богу, оба живые.
Все получилось вроде как надо, но тут бортач совершает колоссальную ошибку. Еще не подали трап, когда он вышел в салон и объявил пассажирам, что они должны меня век благодарить, чуть не ноги целовать за спасение их драгоценных жизней и сохранение дорогостоящей материальной части. Тут такое началось, что я еле ноги унес, даже «Рязань» умудрился в толпе потерять. Правда, ненадолго. Вечером она позвонила и начала со страстью объяснять, какой я герой, молодец и образцово-показательный мужчина, хоть на ВДНХ меня можно выставлять. Я попросил ее зря не пылить словами, и она сразу изменила тон, сказала по-деловому, что завтра же с утра займется моим трудоустройством.
— До вчерашнего дня я знала, что ты летчик, — сказала «Рязань» — а вчера почувствовала! Летчик и еще какой! Ты меня понимаешь?
Как она действовала не знаю, только в итоге меня пригласил на беседу некто Александров, заместитель генерального конструктора по летной части. КБ он представлял знаменитое. Генеральный был отмечен Золотыми Звездами и едва ли не дюжиной орденов Ленина. Прижизненно зачислен в гении. И вдруг им потребовался именно я. Чудеса!
