Должен пояснить, поскольку не все это знают, что в армии существуют «мясные» дни, когда в супе должно иметься мясо, и существуют «постные» дни без мяса. Однажды, именно в «мясной» день выяснилось, что консервы кончились, и суп подан без мяса. Я всегда обедал вместе со своим взводом, все миски были наполнены, и тут кто-то обнаружил, что в супе мяса нет. Дежурного, то есть меня послали к поварам за разъяснением. Повара сказали, что мяса нет, делайте что хотите. Тогда мы не будем есть, заявили все, и меня послали к капитану докладывать ситуацию. А у капитана сидел ревизор-майор, который только что обнаружил нехватку 300 кубометров дров на станции и разносил капитана за недогляд. Позже выяснилось, что наши шоферы, тоже штрафники, по дороге на станцию заворачивали в мордовские деревни и за умеренное количество продуктов сбрасывали им часть груза. Вот тут я и явился.
— Товарищ майор, — произнес я, — разрешите обратиться к товарищу капитану!
— Обращайтесь, — разрешил майор.
— Товарищ капитан, — доложил я. — Ребята прислали меня сказать вам, что они отказываются рубать!
— Что такое «рубать»? — спросил капитан.
— Отказываются есть, — пояснил я.
— Почему? — поинтересовался майор.
Я объяснил ситуацию.
— Я им сейчас все за шиворот вылью, — пообещал капитан, и мы с ним пошли в столовую. Там уже никого не было, все миски стояли пустые, кроме моей.
И тогда я был обвинен в организации «коллективки», т. е. в организации срыва армейской дисциплины, что в армии карается сурово. Потом, когда я спросил ребят, как же так, вы меня заставили, а сами бросили, то они же мне и объяснили, что во всем я виноват сам, не надо было выполнять такие команды.
Этот случай меня многому научил. В любом коллективном мероприятии каждый должен отвечать за содеянное лично.
Я был отозван в училище, там меня осмотрели, выяснили, что ничего по медицине я не выдумал, поэтому в училище оставаться не могу, тем более, с такой подмоченной репутацией. И меня выгнали, вручив бесплатный билет до Ленинграда и одев в то дранье, в котором я прибыл в училище в теплом августе месяце, хотя теперь, в декабре на улице стоял мороз под 30 градусов.
Тогда я понял, что меня никто нигде не ждет, надо вернуться в спецшколу, поплакаться, может быть, оденут во что-нибудь, и я на перекладных, как всегда бесплатно, в тамбуре и на подножке (тогда они были у вагонов) из Тамбова поехал в Липецк, на станцию «Свободный Сокол», где находилась спецшкола. В спецшколе ахнули, увидев своего отличника. Но покормили, разрешили побыть до 10 декабря (день образования спецшкол), а потом Василий Захарович Акимов, начальник спецшколы, дал указание на склад подобрать для меня все поношенное, но целое и крепкое, отпустил меня с Богом, наказав впредь вести себя осмотрительнее. В этом спецовском обмундировании я проходил весь срок пребывания в институте и еще года два.
Из спецшколы я поехал в Ленинград по билету, который мне выдали в училище. В принципе, было все равно, куда ехать, потому что меня никто нигде не ждал. К отцу ехать не имело смысла, моя мачеха категорически не приветствовала бы мое появление. Надо было устраиваться самому, и я отправился в свой родной город Ленинград, решив как-нибудь полгода перекантоваться, а потом поступить в институт и жить, как все порядочные люди, в общежитии.
* * *
В Ленинграде, пройдясь по старым адресам, я обнаружил, что моя тетка, Вера Капитоновна, жива и здорова, только что вернулась из эвакуации, снова работает и бескорыстно опекает всяких проходимцев, вроде меня. У нее жила какая-то семья таких же бедолаг, к ней приходила знакомая студентка подкормиться, а тут я еще свалился неизвестно откуда. Тетка работала всего лишь техником, а моя двоюродная сестра, возрастом старше меня на два года два месяца и два дня, ничего делать не желала и устраивала матери ежедневные истерики. Тетка помогла мне устроиться на работу в архитектурностроительный сектор института Гипроникель на Невском проспекте. Там я стал учеником конструктора по строительному металлу, и, хотя мои чертежи никуда не шли, через полгода мне было предложено поступить в строительный институт без экзаменов с тем, чтобы я учился и работал и остался бы в Гипроникеле. Но я отказался от этого предложения, потому что душа моя была в автоматике, а не в строительстве. Тогда мне намекнули, что у меня, вероятно, с головой не все в порядке, но отпустили.
