Приключения Гвоздика - страница 21

Высокий и толстый, с грудью, увешанной орденами и медалями, директор, словно генерал, стоял посреди арены и командовал людьми, разбиравшими цирк. Он окинул взглядом Гвоздика и с пренебрежением спросил:

— Что ты умеешь делать?

— Откровенно говоря, ничего! — смущённо признался Гвоздик, уже не сомневаясь в том, что ему откажут.

— Вот и прекрасно! — воскликнул директор, к великому его удивлению. — Как раз я ищу людей, которые ничего не умеют: я их научу тому, что мне нужно. Можешь считать себя принятым! Добро пожаловать в наш славный цирк!

Своим необдуманным решением директор только подтвердил ту самую истину, согласно которой все, кто работает в цирке, немного сумасшедшие.

Цирк вскоре был разобран, и караван фургонов двинулся в путь.

Лилипуты предложили Гвоздику ехать в их фургончике, в который, само собой разумеется, был запряжен крохотный пони.

— Вы очень любезны, — сказал Гвоздик, — но я предпочитаю дышать свежим воздухом. Если вы не возражаете, я лягу на крыше! Гвоздик не хотел обижать лилипутов, но он прекрасно понимал, что в фургончике с трудом поместилась бы одна его нога. Он растянулся на крыше и во время пути беседовал с тремя лилипутами, которые выглядывали из трёх окошек.

— Меня зовут Нано, — сказал один.

— Меня — Нане, — сказал другой.

— Меня — Нани, — сказал третий и, тяжело вздохнув, добавил: — все мы — близнецы-братья; это сразу же видно, стоит только на нас посмотреть.

Затем оказалось, что всех троих волновал один и тот же вопрос:

— Скажи, Гвоздик, до каких лет растут люди?

— Хм… не знаю! — смущённо произнёс Гвоздик. — Я всегда был таким, как сейчас.

— И мы тоже! — сказал Нано. — Но тебе повезло: ты большой и сильный, а мы — наоборот. Видишь, какими маленькими мы родились? Но кто знает, может быть, когда нам исполнится сорок лет, мы тоже начнём расти.

Бедняжки, видно, очень страдали оттого, что родились такими маленькими. Гвоздик почувствовал, как его часы-сердце учащённо забились. Ах, если бы он мог взять этих трёх лилипутов за голову и за ноги и тянуть до тех пор, пока они не стали бы такими же высокими, как нормальные люди!

Вдруг караван остановился. Дорога шла в гору, и гордые цирковые лошади, украшенные перьями, привыкшие проделывать упражнения на кончиках копыт, заупрямились и не хотели двигаться дальше. Тогда директор позвал свою дочь, высокомерную и прекрасную наездницу Оп-ля (её так называли потому, что во время своих выступлении она то и дело восклицала «Оп-ля!»).

— Заставь своих лошадей сдвинуться с места, — приказал директор дочери, — а то мы опоздаем к началу спектакля!

Но Оп-ля, ещё более тщеславная, чем её лошади, возмутилась:

— Я — артистка, а не извозчик! — При этом она побледнела, затем покраснела, пожелтела и даже чуть не упала в обморок. — Я выступаю только перед десятью тысячами зрителей!

Тогда Гвоздик, которому не терпелось как можно скорее добраться до ближайшего города, накинул на себя плащ и побежал к первому фургону.

— А ну-ка я попробую! — воскликнул он, выпрягая головных лошадей. — Привязывайте фургоны один к другому.

— Дурачок, что ты хочешь делать? — закричала на него Оп-ля. — Лошадьми распоряжаюсь я!

Но Гвоздик, не обращая на неё внимания, взялся за оглобли первого фургона и втащил весь караван на вершину горы. Теперь спокойно можно было продолжать путь. Все присутствовавшие при этом были поражены.

«Вот это сила! — подумал восхищённый директор. — Из этого мальчика я сделаю великого артиста!»

Но что произошло тем временем с Перлиной? Она, как мы знаем, пошла за пожилой дамой, неся клетку с попугаем.

— Синьора, — сказала, наконец, девочка, — мне пора возвращаться.

— Как? — возмутилась дама, привыкшая всё за всех решать сама. — Я же взяла тебя в компаньонки… Теперь ты должна развлекать меня и всюду меня сопровождать. Разве ты не получила в задаток булочку? И потом, не забывай называть меня Миледи. — Ну, живо садись, — приказала она, показывая на огромный автомобиль, около которого, любезно придерживая открытую дверцу, сняв шляпу и низко кланяясь, стоял шофёр в ливрее.