Вдруг я увидел нечто, от чего у меня прямо захватило дыхание…
Передо мной, шагах в десяти от меня стоял император…
Месяц ярко освещал его холодное, бледное лицо. Он был одет в серую шинель, но капюшон был откинут назад, а шинель распахнута и я ясно различал зеленый мундир и белые панталоны. Император стоял, заложив руку назад и опустив голову на грудь. У него всегда была такая манера.
— Ну, — произнес он отрывисто и сурово, — какой отчет вы можете дать о ваших поступках?
Жив император или мертв, но если он стоит перед вами и спрашивает вас, надо отвечать. Я вытянулся во фронт и салютовал.
— Одного из них вы убили, я вижу, — произнес император.
— Точно так, ваше величество.
— А другой убежал?
— Никак нет, ваше величество, я покончил с обоими: другой в рабочем сарайчике, в каменоломне.
Император помолчал немного, а затем воскликнул:
— Стало-быть, Корсиканских Братьев, Братьев из Аяччио больше не существует!
После этого император приблизился ко мне и, положив руку на мое плечо, сказал:
— Вы хорошо исполнили свой долг, мой юный друг. Вы поддержали свою репутацию.
Очевидно, император, разговаривавший со мной, состоял из плоти и крови. Его маленькая рука, лежавшая на моем плече, была тепла; но как же это так? Я ведь собственными глазами видел, как его убили.
И я дико глядел на стоявшего передо мною человека. Император заметил это и снова улыбнулся.
— Нет, нет, господин Жерар, — сказал он, — не думайте, что я призрак. Вы ошиблись, предполагая, что я убит. Подите-ка сюда, и вы поймете все.
С этими словами император приблизился к лежавшему на земле человеку в серой шинели, остановился и приподнял капюшон. Я увидел совсем чужое лицо.
— Вот верный слуга, пожертвовавший жизнью за своего государя, — произнес Наполеон, — вы должны признать, что господин де-Гуден очень походил на меня по манерам и фигуре.
Эти слова раз'яснили мне все, и я был охвачен внезапным порывом радости. Император улыбнулся, видя мой восторг, а затем, заметив, очевидно, что я хочу его обнять и расцеловать, сделал шаг назад. О, это был проницательный человек!
— Вы не ранены, надеюсь?
— Нет, ваше величество, но я был в таком отчаянии, что, пройди еще одна минута, и я…
— Тише, тише! — прервал император, — вы вели себя прекрасно, а Гуден сам отчасти виноват. Он должен был остерегаться. Я видел все происходившее.
— Как? Вы видели, ваше величество?..
— Ну, да. Вы, стало-быть, не слыхали что я шел за вами следом? Я следил за вами все время, начиная с того момента, как вы вышли из своей квартиры и до тех самых пор, когда пал бедный Гуден. Перед вами шел поддельный император, а настоящий шел сзади! Теперь проводите меня во дворец.
Подойдя к дворцу, мы проникли в него через боковую дверь и вошли прямо в кабинет императора. Я стал у двери кабинета на том же месте, где стоял днем, а император опустился в кресло и погрузился в долгое молчание. Мне уже показалось, что он забыл о моем присутствии.
— Ну, господин Жерар, — произнес, наконец, император, — вас, конечно, интересует вся эта история?
— Если вашему величеству угодно будет что-либо сообщить, я буду вполне доволен, — ответил я.
Император встал с кресла и, ходя взад и вперед, заговорил:
— Оба эти человека — корсиканцы, которых я знаю с детства. Все мы были членами одного тайного общества «Корсиканских Братьев» пли «Братьев из Аяччио». Общество было основано очень давно, еще во времена Паоли. Понимаете ли вы меня? Правила этого общества очень строги и нарушать их безнаказанно нельзя.
Император задумался на некоторое время, а потом продолжал:
— Частный человек может без особого труда соблюдать устав общества Корсиканских Братьев. В прежнее время я считался одним из лучших Братьев, но времена меняются. Теперь, в моем настоящем положении, я не могу уже подчиняться обществу. Это было бы невыгодно и для меня и для Франции. А они хотели меня принудить к повиновению. Сами они накликали несчастье на свои головы. Эти двое были главными вождями ордена. Они прибыли из Корсики и назначили мне свидание в лесу. Я знал, что значит это свидание. Ни один человек в мире не оставался живым после таких приглашений Братьев, но не итти на свидание я не мог, зная, что в случае моего неповиновения разразится беда. Я сам Корсиканский Брат и знаю их порядки.
